← Назад к списку годов

СТИХИ 2022

Восьмое марта, говоришь?

Восьмое марта, говоришь? Идёт война.
Мать. Женщина. Сестра. Жена.
Да кем бы ни была, всегда с тобою рядом
под пулями, под "градом"
и ждёт, когда вернёшься ты домой
живой.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

А теперь гораздо проще

А теперь гораздо проще
Избавляться от людей -
Плаха не нужна и площадь
При наличии сетей.

В сеть попасться может каждый -
Лапы пауков длинны,
И окажешься однажды
Виноватым без вины.

Блей-не блей - козлёнком станешь
И пойдешь на козий сыр.
Не к добру в вороньей стае      
Золотой окрас лисы.

Сеть всё знает: цифры, ссуды,
У нее такая прыть -
Может сразу отовсюду
Человека удалить.

Всю семью, из тесных комнат,
До последнего лица,
Даже стены не запомнят
Ни соседей, ни отца,

Как в тот миг, когда у дома
С ночи "воронок" стоял.
Всё понятно понятому,
А не понятый - пропал.

Впопыхах был собран узел -
Шарф вернут потом вдове.
Скажут: умер от контузий,
А не с дыркой в голове.

Он тогда, морозным утром,
Будет медленно курить,
Белый снег из перламутра
Будет в воздухе искрить,

Он затянется в последний...
Предпоследний... первый раз
В жизни тридцатитрехлетней.
Перейдет его матрас,

По тюремному закону,
В камерный кирпичный дом.
И накаркает ворона
Над застеночным двором,

И ее поддержит очень
Представительный паук,
Властелин сетей и вотчин
В званье доктора наук.

Знает он, что нынче проще
Избавляться от людей -
Плаха не нужна и площадь
При наличии сетей.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Антимудакин

Слушайте, что я нарыла: 
Это вам не анальгин.
Эврика. Теперь на рынок 
Вышел антимудакин.

Препарат с огромным спектром, 
Действует на все мозги, 
На подкорки и дефекты, 
Патологий очаги. 

Продаётся не в аптеке, 
Чтоб не стыдно было брать, 
В интернет-библиотеке 
Его можно отыскать. 

Говорят, неизлечимый
Мудовирус - генный сбой. 
Но помог же он мужчине, 
Даже женщине одной.

Тут проблема, между прочим, 
Глубже, чем соврёт рыбак.
Ни один, никто не хочет 
Называть себя "мудак".

Это ж не болезнь какая,
Не антагонизм полов.
Он-то точно понимает,
Что умён и острослов,

Он-то счастлив, он летает, 
У него абонемент, 
Он - единственный не знает, 
Что и есть тот пациент. 

Надо тихо, незаметно
В чай добавить, в суп, в вино
Порошок без вкуса, цвета,
И сработает оно.

Даже может стать обидно,
Что всё просто было так -
Слишком будет очевидно, 
До чего он был муд@к.

Не было надежды, только 
Уцелеть бы до седин,
Но приходит бандеролька, 
Надпись: "антимудакин". 

Счастье в дом и счастье семьям, 
Можно, наконец, вздохнуть
И прожить без опасенья,
Что он ляпнет что-нибудь.

У лекарства нет побочек, 
Есть аккаунт свой и блог, 
Препарат хороший очень.
Только мне он не помог. 

P.S. Кстати, я, пока писала, 
Думала: "Умна ж ты, мать".
Видно, мало принимала.
Надо больше заказать.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Бывало

Бывало так много,
что если крутить
круглосуточно плёнку
в ускоренном темпе,
то можно увидеть:
сбывается всё, 
что заказано было тобою,
а плёнка - предъявленный счет
с ключевыми словами заказа.
Бывало, что глазом орлиным
свои охраняла владенья
от стаи торговок сварливых
на ярком восточном базаре,
где запахи плыли волнами,
врезаясь, как дротики, в память,
врастая в себя семенами.
Бывало, ты двигалась слепо,
опасливым зверем
и нажимала на тормоз
биения сердца,
оно выдавало тебя,
тарабаня на мили
в окрестностях мира,
планета сражалась с тобою,
одним поворотом ключа
врезаясь с замочную скважину нефти,
потоком волос разливалась река
и, нотами розы ложились в постель
атласного цвета,
знамёна летали над городом синим,
дождем выпадая в траву,
где муравей, отдыхающий после полудня,
все силы отдав служению верной отчизне,
слепил муравейник на люксовой трассе,
где нет ни колёс дальнобойщиков пыльных,
ни радио, бьющего басом
из хриплых колонок
летящего мимо "Ниссана",
которым рулит
обкофеенный призрак себя самого
образца девяноста шестого
(не года - калибра),
где ритмом предсердного блюза -
поющий про осень Шевчук,
шуршащие листья,
промозглым дождем затушёвано небо
и где-то, в углу полотна -
в розетку космической сети
включённое солнце,
оно управлением мыши
проносится млечным путем,
в одном направлении,
как разогнавшийся поезд,
парадом планет превращая стакатто
своих отголосков
в дорожную карту,
пунктиром ведущую
к облаку счастья.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Человек шагал по воде

Человек шагал по воде.
Шёл уверенно, как по асфальту,
Словно он крутанёт сейчас сальто
Или сагу создаст о Форсайтах.
Человек был прилично одет, 

Не бездoмный, не наркoман,
Без безумного блеска во взоре,
Вид спокойный, не в страхе, не в горе,
Просто шёл по поверхности моря -
Каждый бы заподозрил обман.

Все на пляже закончили бег,
Очевидцы глазели на чудо:
На глазах изумлённого люда,
Прямо по морю, из ниоткуда,
К ним навстречу шагал человек.

Он дошел до кромки воды,
Наступил на песчаный берег.
Кто-то выдохнул: "Ша, без истерик!"
Кто-то жалобно пискнул: "Не верю!"
На песке проступили следы.

Фотокамеры сняли процесс,
Зафиксировали киноплёнки,
От элитных дворцов до избёнки,
От бульдога до мини-болонки - 
Обсуждали вселенский эксцесс.

Все газеты писали о нём,
Тиражировали сотни кадров,
"Фeйк", - одни говорили злорадно,
Отвечали другие: "Да ладно,
Тот же призрак, что в каждом парадном,
Поголовный гипнoз ясным днём".

Разделилась страна: быть - не быть?
Верить ли? А, увидев при встрече?
Если руки положит на плечи,
Обаяет своим красноречием,
Что ему говорить? Что просить?

Так случилось с одним чудаком,
Он снимал происшествие это,
Комментировал целому свету,
Что "доселе не знала планета
Доказательства лучше, чем это".
Но однажды пришли к нему в дом

Неожиданно, в ночь, в темноте,
Увезли чудака под охраной.
С той поры он хихикает странно,
Вопрошая вокруг неустанно:
"Разве можно ходить по воде?"

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Человек, вроде, жив

Человек, вроде, жив, но он уже умер,
нет, он делает дело, с людьми говорит,
водит лихо свои жигули или бумер 
и берёт в новом банке не новый кредит,
он  приходит с работы своими ногами,
он болтает с женой, проверяет диктант
у оболтуса-сына, звонит часто маме,
он - профессор, рабочий или музыкант.
он не ездит в такси - на метро, на трамвае,
вечерами он смотрит смешное кино
и смеётся, вином пустоту запивая,
чтоб не чувствовать больше, что умер давно.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Да, что там ночь?

Да, что там ночь? День тяжелей стократ.
Когда темно - глазами ищешь света,
Но белый растворяется квадрат
В захлопнутом проёме кабинета.
Быть может, это говорит Сократ
С иного света и не ждет ответа.

Тьма облегчает поиски причин,
Для мысли путь становится короче,
Она по руслам высохших морщин
Идет на лбу уставшей за день ночи,
Заходит в переулки годовщин,
К ним вещий сон невольно приурочен.

Во тьме ты можешь быть в любом краю,
Создать свою, сверхскоростную ветку,
Прогуливаться в сладостном раю,
Глотая вдохом райскую таблетку,
И вспомнить тех, с кем хаживал в разведку,
И в тихом парке - старую скамью.

Проснётся утро в птичьей болтовне
И нарисует очертанья лицам.
Пока ты меж мирами, в полусне,
На небе возрождение случится
В который раз. Слова уйдут вовне,
Чтобы когда-то снова повториться,

Как дежавю, в двух разных временах,
Ключи от тайн веков в себе таящих
В пяти последних тихих вечерах,
Когда перед собой стал настоящим.
Всепроникает свет - его боится страх
И бирки отпускает уходящим,

На память, словно дорогим гостям
Остатки торта уложив в пакеты,
Прислушиваясь к фоновым вестям -
Сигналам обитаемой планеты.
Cвет удалится тихо, по частям,
Как человек с прощального банкета.

Он, вроде, вышел и, закрылась дверь,
И на губах осталось послевкусие,
Но разделилась жизнь теперь на две,
Как параллельные, негнущиеся брусья.
И только образ остаётся в голове
Под музыку "два невесёлых гуся".

Дверной проём - чернеющий квадрат,
И тишина рвёт горло, что есть мочи.
Тьма - путь ко дну. Для света нет преград.
Чем ярче свет, тем безобидней ночи,
И днем дорога в дом всегда короче -
Об этом даже птицы говорят.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Давай поговорим

Давай поговорим, впервые лет за двадцать,
Спроси меня: как я, что у меня в душе
И почему мне трудно стало улыбаться,
Какие сны, в конце концов, мне снятся.
Давай с тобой поговорим уже.

Скажи мне о себе, своих тревогах,
В чём сомневаешься и где не веришь мне.
Не "как дела?" - три дротика с порога,
Три недобитых, бессловесных слога
В бесцельной, суетливой беготне.

Нет, посмотри в глаза, возьми за руки,
Почувствуй сердца моего тепло
И вспомни, как тонули мы друг в друге,
Как часа не могли прожить в разлуке
И знали: нам обоим повезло.

Не уползай в себя - свое укрытие,
Мы, всё равно, друг другу предстоим
До дня последнего, готовые к отбытию
И совершившие еще одно открытие -
Боль тоже нужно проходить двоим.

Мы были в радости незаменимы,
Такое счастье, точно, не сыграть -
Два мастера душевной пантомимы,
Где оба - и жестоки, и ранимы -
Слепились, как бинты - не отодрать.

Волна врезается в пустынный материк -
Влюблённое живое существо.
Я - неудавшийся ее двойник.
И чем отчаянней мой крик,
Тем хуже слышишь ты его.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Девочка с первого курса

Девочка с первого курса 
семнадцати «смертинет» лет 
видит внутри искусства 
свой, особенный, след, 
влюбляется и робеет,
знает, что умеет 
вселенную хрупкой рукой поймать
и поболтать с ней, и помолчать, 
на кончике нервном пера ее раскачать, 
с воздушною лёгкостью 
перелетать 
в бесконечные плоскости, 
в которых она сама и есть любовь, 
значит, другой – 
тоже любовь, 
то есть, любой 
есть бог.

Студентка забавна, 
прекрасна Москва, 
профессор умён, не опасен,
просты и понятны его слова
и сам он, конечно, прекрасен,
и всё не случайно, 
она и студенткой стала нечаянно 
в своей беззаботной судьбе – 
профессор увидел в ней больше, 
чем видит она в себе, 
и всё же, 
нырять в глубину его глаз 
не станет она… 
в этот раз,
на дно не затянет корабль «Эверест», 
на самой вершине которого 
нет и не будет свободных мест, 
да и она пассажирка «скорого», 
к тому же, профессор не молод, 
измолот и перемолот, 
и нахлебался сполна 
страсти, любви и вина, 
но главное слово – 
она влюблена в другого,
потом – влюблена в других 
и пишет за стихом стих.

Когда не досказано «там», 
договорится «здесь», 
годы дремавший вулкан 
в момент взлетит до небес, 
рванёт их случайный роман 
и, при повторной попытке 
сами они придумают пытку, 
двое, взрослее себя самих 
на целый десяток лет, 
он же – на двадцать – старше, 
она ему посвящает не стих, 
а настоящий сонет 
и на полях рисует шаржи. 
«Значит, любовь должна подрасти,
чтобы понять, что вам по пути», –
заносит она в тетрадь, ставит точку. 
Он сохранил эти листочки 
и в памяти букв, 
и в ее голосочке 
чуть хриплом, с напором,
он не забыл их разговоры.

Долгий звонок в дверь, 
профессор стоит с чемоданом, 
потрёпанным, будто зверь 
выгрыз нутро, оставив раны, 
внутренности - мятые сорочки 
и ключ на брелочке, 
он всё решил один
и за нее, тоже,
дымил, глотая никотин,
и говорил: «Ты мне дороже, 
чем… нет, не так, 
наверно, я дурак,
но там сказал с порога,
что полюбил и ухожу,
ты не смотри так строго,
у нас давно шло к рубежу,
вернее, к финишу, 
посуда, жалко, перебита, 
всё алкогольное допито». 
Он долго еще бубнил 
монологом,
клялся и говорил
о многом, 
что всегда любил, 
просто тогда любовался, 
а теперь разглядел,
он волновался,
аж на глазах похудел,
и перешёл на шёпот,
и прямо сердцу сказал: «Я с тобой», 
а сердце ответило: «Опыт 
любит казаться судьбой».
Но этого он не услышал, 
он спал.

Наутро по крышам 
дождь азбукой Морзе стучал, 
они пили кофе, курили, 
молчащий всегда телефон закричал, 
его попросили,
он подошел, 
пробормотал: «Алло,
да, хорошо,
почему «назло»?», 
нервно крутил провод, 
долго смотрел в окно, 
будто искал там повод, 
медленно пил вино,
вечно молчал, 
потом повторял: 
«как я мог? как я мог? 
о, боже,
прости, если сможешь», 
взял чемодан 
и вышел с ним за порог.

Она на него не держит зла,
значит, им было не по пути,
просто, так и не поняла,
кому он сказал «прости».

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Добьём врага

Добьём врага, хлебнём пивка
иль что покрепче,
всё оправдаем на века,
отточим речи,
скрижали выставим вперёд,
скребнём по скрепам.

На главной площади живёт
мертвец под склепом,
живее всех, ещё живых,
себя сохранней,
не верит в верность часовых –
своей охране,
не доверять себе – болезнь,
плохой диагноз,
казалось: некуда подлей,
зашкалил лакмус,
война придвинулась к дверям,
красны аллеи,
мальчишкам страшно, матерям –
ещё страшнее,
след остаётся дымовой
в стальном затворе,
за горизонт течет рекой
людское горе.
Внесём героев имена,
чужих задушим.
Не за раздел идёт война –
за души
идущих прямо под статью,
безвинно павших.
И Воланд сядет на скамью
на Патриарших.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Если зажмурить глаза

Если зажмурить глаза и впитывать город,
Звуки его разложив на отдельные ноты:
Шорох осенней листвы, металлический скрежет
Ржавых ворот гаража, крик строительных боссов,
Скрип тормозов и гудки возмущённых таксистов,
Плач малолеток в бездушную душную маску,
(Дети, которые больше не видят улыбок,
Дети, познавшие сразу, с минуты рожденья,
Что за закрытыми ртами таится угроза),
Грохот машинных колёс по колодезным люкам,
Рёв мотоциклов, осёдланных стаей ковбоев,
Отяжелевших от тонн барбекю по субботам,
Вопли сирен полицейских машин и пожарных, 
Гул  небоскребов, скребущих антеннами небо,
Фон голосов, извлекающих верхние ноты,
Цокот подков лошадей, ошалевших от зноя,
Стрёкот цикад - пациентов психических клиник
Царства природы, где свой айболит исцеляет.
Город поёт, воспевает, рычит, умоляет,
Шепчет, воркует, урчит и бурчит, и вздыхает,
Звук поцелуя хранится в его измерении,
Книга учета его пополняется временем,
К вечеру звуки дневные становятся хрипом,
Город готовится спать, он ложится, вздыхает,
Сразу уснуть не получится после работы,
Под облаками теплее становятся мысли,
Можно свернуться клубочком, как в самом начале,
Где начинался он двориком первым, зеленым,
Улочкой - окнами в сад и тутовником, смятым
Теплой ладошкой шагнувшего в мир человека.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Есть сценарий. И есть режиссер

Есть сценарий. И есть режиссёр.
Ты - актёр. Твоё дело - сыграть.
Роль не та? Не подходит партнёр?
Хочешь всё, наконец, поменять?
Сочини себя сам, как роман,
На прологе давай крупный план
И себя рассмеши от души,
И плохим быть себе разреши.
Всё в твоей голове: глупость, страх.
Расскажи эту глупость в стихах,
Нет, станцуй, будь дурак дураком,
Но не путай его с муд@ком -
Он тебе не поможет ни в чём,
Ни врачом он твоим, ни плечом
Быть не сможет. Придумай момент
Неизбежный, как сам хэппи энд,
Ты же автор и ты кукловод,
Распиши синий храм - небосвод -
Блеском самой красивой звезды,
Пол прозрачный создай из воды,
Пусть там плавают вещие сны,
Нарисуй себе из тишины
Свет огня, у которого ждут.
Видишь, сам создаёшь ты уют.
Если всё ещё мало тебе,
Приглядись: в проходящей толпе -
Еле видный, несмелый, как ты,
Тоже глохнет от глухоты
Межсердечной. Пиши вас в тетрадь -
Вдруг, удастся поспорить с судьбой?
Знаю, трудно сценарий менять,
Если он не написан тобой.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Этикет

Он, соблюдая прописанный этикет,
Ждал совершенно конкретного "да" или "нет".
Членораздельно она ответила "да",
Членоразделись оба они тогда

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Из мягких кресел

Из мягких кресел начинают бой
Большие люди, окруженные дворцами,
И остаются на передовой
Те мальчики, не ставшие отцами,

Шагнувшие из городских квартир
За ту черту, где снег лежит горячий.
За око око – и ослепнет мир,
А, впрочем, кто из нас сегодня зрячий?

Какой в июне выпал урожай,
Такую жизнь хоть каждый год рожай -
Как под ноги бросалась шелковица.
Так выглядит в красивой сказке рай,
Пока от ужаса не вскрикнет птица,
И врежется снаряд в один сарай,
И брызнут стёкла, вздрогнет черепица,
Сожмётся человек микрочастицей,
Но всё равно, война пробьёт насквозь.
И снова не справляется больница,
И кажется: земли сместилась ось,
А он лежит, не в силах шевелиться,
И повторяет: "Лето удалось",
И ловит жадными губами шелковицу.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Когда я говорю, что одиночество

Когда я говорю, что одиночество...
вернее так: Его Священное Величество
виновно в том, что не сбыло мою мечту,
я выгоняю из себя ребячество,
гашу фитиль - надежду человечества
при свете воскового электричества
на взлёт ракеты в высоту.

Бывает одиночество как отчество,
тяжёлое, труднопроизносимое,
похожее на странное трюкачество,
на сиротливость в аэропорту,
когда кругом слоняется количество,
его труднее отличить от качества,
но меньше ощущаешь пустоту,

которая внутри, за шторкой, множится
и кажется тебе, что это кажется -
не может быть такой белиберды,
она умеет глупо строить рожицы,
играть фальшиво, будто бы тревожится,
а за спиной - точить неспешно ножницы
и знать, что к ней привыкнешь ты.

В такие дни тебя стирает начисто,
и так легко в обнимку с одиночеством
сидеть на подоконнике столетником,
слова которого нечасты и тихи,
которому достаточно озёрного
глотка воды, которого выхаживают бережно
и любят старым, брошенным, безденежным,
любым - его со-братья, со-беседники - с-тихи.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Когда закончится война

Когда закончится война
и, зарастут в сердцах воронки,
и обесцветит похоронки
всегда нарядная весна,
и перестанут воронки́
врываться на рассвете в жизни,
в бесстрашной недороговизне
свои шпигуя кошельки,
сон станет тихим по ночам,
из-под завалов выйдут музы
и зазвучат стихи и блюзы,
и пусто станет стукачам
эпох спокойных и лихих,
их имена - по алфавиту,
просеются друзья сквозь сито,
найдешь потерянных своих,
и отвоюет краски лето,
тихонько оживёт душа
и, наконец, довяжет шарф 
с того вернувшаяся света
всё потерявшая вдова,
очнутся мать, отец и брат
из вечной мерзлоты ГУЛАГа,
и пожелтевшая бумага
перемотает кадр назад,
в былые дни и времена,
добро не будет исключеньем,
зло станет умопомраченьем,
тогда закончится война.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Мама-папа

У одного застыла слеза,
у другого – кровь на виске,
оба смотрели друг другу в глаза,
оба писали родным на одном языке:

«Мама-папа, простите, что не писал, 
сам не думал, что окажусь в кошмарном сне, 
взрывы, подвалы, крики, огонь, вокзал –
всё, как было тогда на войне,
только сегодня цветная хроника войн,
снег, окрашенный алым, обычно не врёт.
на наших дорогах гусеничный конвой,
танки неумолимо ползут вперёд. 
Мама-папа, город охвачен огнём,
штурмом берут поезда – последний ковчег,
люди сидят в подвалах ночью и днём,
лица детей войны не спутать ни с чем...»

«Мама-папа, связи не было в прошлый раз,
страшный сон оказался былью,
я, выполняя страшный приказ,
сам стал невесомой пылью
на этих дорогах чужой страны,
где сейчас разрушены города,
где люди бегут от войны,
запрыгивая в уходящие поезда,
не считая ни ночи, ни дни,
уже и не молятся небесам,
мама-папа, теперь вы одни,
простите, что не дописал...»

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Метель металась

Метель металась слепо, бестолково,
лицо пронзала тысячной иглой,
я не могла дышать, не то, что слово
произнести. Я выпала золой
белёсой, кружевною, как снежинка,
легла у ног вселенной, на крыльце,
вместившая в себя весь мир песчинка,
как бабочка - в рассыпанной пыльце,
я состояла из земли и ветра,
из блика солнца и блина луны,
я множила себя по миллиметру,
познала все оттенки тишины,
все тонкости звучащего оркестра -
тревожные басы, виолончель,
я дирижировала ими, как маэстро,
всё зная, до малейших мелочей.
Снежинки ослепительно блистали,
пока не стали каплями воды.
Стихийные стихи произрастали,
когда б вы знали, из какой беды.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Многоликость женщины

- Зови картину "Многоликость женщины, -
сказало яблоко, повиснув над Нью-Йорком.
- Ну, это легче, чем добыча жемчуга,
конечно, да. Оно отправилось в гримёрку.
- Сил нет на эти фотосессии,
поклонники толпой, давай автографы,
у некоторых явная агрессия
тут помогает, говорят, магнезия
и понимающие, добрые фотографы, -
оно стонало в золотой каёмочке,
на блюдце, предназначенном для избранных,
и морщилось - то баловство девчоночки
не нравилось, то духота в избёночке -
оно для большего и создано, и призвано:
талант таится в яблоке потомственно -
творить холсты на коже собственной.
И было боязно коснуться достояния,
и сердце яблочное, болью изрешечено,
всё высохло.
Я выполнила обещание.
На теле яблока - вся "Многоликость женщины".

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Не нужен человеку разум

Не нужен человеку разум,
Он должен исполнять приказы,
Двуногим быть, обоеглазым -
Вот идеальный гражданин -
Умеет в руки взять винтовку,
Не терпит вольную трактовку,
Стоит всегда наизготовку,
Герой, отличный семьянин.

Пойдет туда, куда укажут,
Падёт к ногам, когда накажут,
Отмоется, когда обмажут,
Обмоется святой водой.
Напишет тихо анонимку,
Засветится на фотоснимках
То с депутатами в обнимку,
То с, прости господи, "звездой"

Единственной, давнишней роли,
Жирком заплывшей на престоле.
"Звезды" привычные гастроли -
Студийный, в пролежнях, диван,
Герой истории дешевой,
"Эксперта" мнение большого,
И называется ток-шоу
"Жена - насильник и тиран".

Похоже, все "эксперты" сами
Сторожевыми стали псами,
С их сорванными голосами
За гонорар своей страны.
Они в просторных костюмерных
Среди одёжек соразмерных,
Среди своих, единоверных
Найдут фуражку и штаны,

Кнут подберут под голенище, 
Шов треснет от обильной пищи
И виноградного винища - 
Вторая за карьеру роль.
Как говорится, для артиста
Публичное самоубийство -
Служить не творчеству - гэбисту
И называть его "король".

Всё поле боя - поле брани,
Где каждый первый мёртв иль ранен,
Вoйна живет в телеэкране,
А не в тиши библиотек.
Запоминай чужие фразы
И повторяй их раз за разом.
Не нужен человеку разум,
Когда он сам не человек.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Немка

Бабка за стенкой - с немецким акцентом,
Взглядом тяжелым, горб за спиной.
Муж молчаливый, похож на доцента,
Часто сидит с подзорной трубой
И наблюдает за жизнью Нью-Йорка,
Громко вздыхает, отложит трубу.
Перед глазами - лагерь, каптёрка.
Немка тащила его на горбу.
Вырвала прямо когтями из плена
И совершила с ним вместе побег.21
Он навсегда, до седьмого колена,
Номер порядковый - не человек. 
Немка была молода в своих грёзах,
Ради величия расы - хоть в ад.
Ехал по фронту бордель на колёсах -
Для настоящих немецких солдат.
Яркая, звонкая, как батарейка,
И остроумная, словно игла,
Юная немка, всё ради рейха, 
Влюбилась не в немца, не немца спасла.
Форму одежды нашла - штурмбаннфюрер,
Шнапса бутылку, отправилась с ним. 
На проходной швырнула купюры.
И оба - из лагеря, "пьяные" в дым -
Бежали лесами, он думал, что умер 
И видит последний, слабеющий сон.
Был паспорт чужой, пугающий зуммер,
Лай озверевших овчарок как фон.
Берег Америки - облик фантома -
Вынес волною бурлящий поток.
Изредка он, когда бабки нет дома,
В старой ермолке глядит на восток.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Один листок

Один листок, 
одна строка,
бегущая в сады, 
придумана наверняка 
из ерунды, 
другое дело – ты 
и стрелы опыта,
израненного тела омуты, 
всё тяжелей шаги, 
уроки крохотны 
и нелегки, 
ты на сквозном ветру
сыграл игру
без правил, 
ненужное оставил,
поставил точку
на листочке 
с единственною строчкой, 
кусочком 
всеядной памяти, 
кулёчком, 
куда ссыпаются
остатки ластика,
к бокам его
всей выпуклостью ластятся
беременные буквы азбуки
они хватаются за галстуки,
так леди пьяная, 
что дышит праною, 
уверена: ей всё равно,
что Моцарт, что Монро
и всё же, 
ее мучительно тревожит 
зло и радует добро.
Кстати, поэтому
психам поэтовым
хочется переписать «Болеро» 
начисто, набело, 
чтоб намело 
струнами слов
сугробы тревоги, 
от барабанной дроби 
чтобы гудели ноги, 
от дирижерской боли –
перекатилось поле 
туда, где в агонии 
сходятся боги 
на бой с собою, 
нет бы, отправиться на покой, 
возраст уже далеко не людской, 
найти, кого бы простить,
поблагодарить,
по благу дарить,
светлое вспомнить,
сердце теплом наполнить,
пока не пропало, не кануло.
С рукописью к Арканову 
приедет она на «Чехова»,
где комната только начертана, 
а жизнь примостилась на кухне, 
там весело и накурено, 
стоит у окна столик складной, 
на нем живет телефон проводной, 
шнуром прикреплённый к розетке, 
треснутый циферблат 
видит своих при входе, 
свои – это клад, 
книги, статьи, заметки,
а не свои сами обходят. 
Пили они за всё в категории «чудо», 
надо заметить, обширна чудес амплитуда 
с неистощимым запасом смеха и водки, 
жарилось всё, что шкварчало на сковородке, 
благоухала кастрюля с чесночно-укропной картошкой,
хозяин смеялся глазами, как на обложке,
и опровергался нелепый, придуманный миф, 
что человек имеет лимит,
который, известно, 
есть у гвоздей, 
значит, они тогда
были больше людей.
Этюд: Аркадий Михалыч 
и записная книжка,
шелест страниц,
дрожанье ресниц, 
набирается телефонный номер: 
– Юра, привет... – он слова экономил,
солидный мужчина, а не мальчишка, – 
девочка тут одна 
пишет неплохо... 
спасибо... конечно… будет...
ее эпоха,
ее люди, 
она, юная, как весна,
тонкая, как струна,
уверенная, как Юстас, 
заходит в «Юность»
со стопкой стихов – 
каталогом своих грехов, 
тридцать стихотворений, 
кладёт их на стол поколений,
главному по стихам –
он, говорят, сразу всё постигал – 
самому Ряшенцеву,
от него цэу 
бесценно,
ухо его – антенна.
В эту минуту он что-то писал,
взглянул на нее, сказал 
строго 
вслух:
– Зачем же так много? 
Достаточно двух, 
я вам позвоню 
через неделю. 
– Как же «достаточно двух»? 
Это же не меню. 
Как выбрать из них? 
Он полистал: 
– Оставьте все, – черкнул штрих, – 
позвоню… до апреля.
Наутро ее разбудил звонок,
в трубке был монолог: 
– Я, Ряшенцев, читал всю ночь, 
что вы мне принесли, –
он говорил, ее же отрывало от земли,
но он не видел – сила воли сносит города, 
он продолжал, – пишите так всегда, 
как в том стихотворении строка, 
вот эта, про сады.
Она, взлетевшая под облака,
(там до сих пор ее следы)
запомнила его слова 
и возвращалась к этой строчке 
всю жизнь свою, до самой точки.
А судьба ее то строга, 
то заводится от волчка
и, впрягаясь в тяжелый плуг,
повторяет за кругом круг,
то живет в крике бунтовщика,
в телеграмме-молнии с тэчека, 
то клоунский нос напялит, 
то всех вокруг измочалит,
а сама согнется дугой, 
прикинется новой, другой, 
несчастной, неважной, 
не давшей себе свершиться однажды, 
напоминать о ней будет листок, 
в котором из сотни строк 
лучшая – первая, случайная, 
рождённая из ерунды:
«за окном совещались о чём-то пустые сады».

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Один зависит от вина

Один зависит от вина,
Другой зависит от вины.
Людьми свершается война,
Зависит маршал - от войны.
Успех зависит от толпы.
Толпа - во власти главарей.
Как зомби, в золоте - попы 
Крестят свинцовые гробы
Убитых горем матерей.
По воле вековых камней
Река теряется вдали. 
Листва зависит от корней,
А корни - от земли.
От облаков зависит дождь,
От ожиданий - клёв.
Зависят миллионы тёщ
От собственных зятьёв,
А принц - от воли короля,
Кого избрал народ.
Зависит от луны земля,
От света - кислород.
За счастьем надо в глубь души
Почаще заходить.
На дне ее, в густой тиши -
Умение любить.
Оттуда брать сей редкий дар,
Нести его с собой.
Любовь смягчит любой удар
Надёжною бронёй.
И будут говорить: "Хорош
Быть на глазу бельмом".
В свою же будут верить ложь,
Звать изворотливость - умом.
Не боги города бомбят,
А власти и шуты.
Зависит каждый от себя,
Как дух - от пустоты.
Подруга гибели - вина,
Солдаты - муляжи. 
И начинается война
Всегда со лжи.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Он чемоданы носил за начальником

Он чемоданы носил за начальником,
Бегал за водочкой или за чайником,
Парился в баньке с вождём.
Был исполнителен, фразы записывал,
Запоминал, а где надо, подлизывал
И говорил: "Подождём".

Он изучал биографии избранных,
Всю подноготную с их организмами –
От жеребцов до диет.
Тихо вносил пометки в блокнотики,
В речь – элементы тюремной экзотики,
Занял свой кабинет.

Перетащил к себе самых проверенных,
Даже пытался быть в ком-то уверенным,
Но окружало жульё.
Земли войнoй отжимал он решительно,
Сделать в мгновение мог недействительной
Личнoсть любую, стирая её.

Память зачёркивала отчаянно,
Как чемоданы носил за начальником,
Жить привыкал в скорлупе.
От паранoий и жажды жадности
Бил и своих, и чужих безжалoстно,
Чтоб отoмстить себе.
© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Она расчесывала волосы

Она расчёсывала волосы гребёнкой  
"И чушь прекрасную несла".
Ей стало стыдно быть ребёнком,
Когда вокруг так много зла.
Сестра и мама не вернулись,
Теперь она - за старшую в семье
Детей из подземелья, с бывших улиц.
Лежал какой-то свёрток на скамье,
Темно, холодный дождь, котёнок плачет -
Схватила и рванула с ним в подвал.
Плач - это хорошо - он выжил, значит,
И смог подать спасительный сигнал.
А свёртком был новорождённый мальчик,
И дети обступили грудничка 
С подарком - уцелевший чудом мячик
И всем, что было - чашкой молока.
Она его кормила, согревала,
Поэтому сама была жива.
И замолчала в глубине подвала
Девятилетняя вдова.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Она жила по всем законам главным

Она жила по всем законам главным -
Общественным и православным:
"Не возжелала", "не убила", "не украла",
И замужем, и дочку воспитала,
Лгала по-крупному, всегда по делу,
Что не права - и слышать не хотела.
На людях весела, дружна с собою,
Легко справляется с проблемою любою,
А возраст гарантирует ей мудрость -
Так думает она - плюс неподсудность,
Ведь можно, если что, свалить на годы,
Мол, память подвела, глаза, погода.
Не помнит, как ремнём стегала дочку,
Любовь дарила каплями, в рассрочку,
Какой там муж? Распиленные доски,
И те, в глубокой, давней заморозке.
Скандалы за закрытыми дверями,
Любовники всегда звались друзьями.
Всё под ее незыблемым контролем,
Записаны все явки и пароли,
Изучены маршруты и конспекты,
Есть у нее свои боекомплекты
На случаи провала разведданных.
Она из аналитиков диванных,
Ей на вопросы не нужны ответы,
Она всегда права - not f*king matter.
И в небо молится она (вот это сила!):
-Клянусь, отец мой, никогда не согрешила.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Память холодных стен

Память холодных стен никуда не делась,
почерк гвоздя не сотрёт карандашный ластик.
Новый слой подтверждает, что нет предела
Под штукатуркой замазанных наскоро свaстик.
Краска не скроет, что целый мир распорот,
Спрятаться под пластами белил не надейся.
Вздрагивал слишком долго вымерший город,
Путь пролагая по искорёженным рельсам.
В горе людском, под тяжестью моря трупoв,
Выжил оглохший пёс и медведь из плюша.
А Карабас набирал статистов в труппу –
Дюжина дюжевых сдюжит за мёpтвые души.
Вознаграждение в спешке давалось любое
Для подтверждения общности с древним народом.
Полк оловянных солдатиков на поле боя –
У Карабаса, в комнате с тайным входом.
Плац – на огромном столе с вековою пылью,
Тaнки из прошлого века с боезaрядом.
Дьявoл давно научился пристёгивать крылья
Цвета невинности к старым парадным нарядам.
Он – оловянному мaршалу: "Как это вышло?"
Взгляд оловянный не выдаст – себе же в убыток.
Как ни кричит Карабас, дальше стен не слышно,
Звук не проходит из спaлен и кaмер пытoк. 
В комнату эту – единоличный пропуск,
Стол полированный, пол леденящий, скользкий.
Мaршалы, генерaлы слетают в пропасть 
Вместе с солдaтами из оловянного войскa. 
Слой штукатурки облезет, меняя оттенки.
Каждый в своей одинoчке мечтал о свободе.
И нацарапанный возглас проступит на стенке
Надписью ржавым гвоздём "здесь был Володя".

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Папе

Сегодня двадцать пять лет,
как тебя, папа, нет,
а я говорю с тобой,
глядя на твой портрет,
и слышу твое "привет",
будто бы ты живой.

Ты иногда молчишь,
взрослый мальчиш-плохиш,
значит, плохая связь.
Я эти четверть века
в ту же входила реку,
взрослою становясь.

Бывает молчание-пустота,
сжимает молчание-духота,
греет молчание-свет.
Теперь я знаю, папа, что боль
сильнее, когда убита любовь,
тогда и молчание - тоже ответ.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Пёс гуляет с человеком

Каждый вечер, в десять тридцать,
пёс гуляет с человеком,
человек бросает мячик
в синюю густую тьму,
и собака, ловко прыгнув
прямо в острые колючки,
в придорожные ухабы,
возвращает мяч ему,

знает верная собака:
человеку просто плохо,
раз выбрасывает сердце,
бесполезное теперь,
человек, всегда молчащий
с той мучительной минуты,
как за Нею в десять тридцать
медленно закрылась дверь,

человек швыряет сердце
прямо в острые колючки,
в придорожные ухабы -
слишком больно вспоминать,
каждый вечер, в десять тридцать,
пёс гуляет с человеком,
чтобы брошенное сердце
человеку возвращать.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Проект

К важному делу готовился загодя.
Зря, что ли, прожил полжизни на западе?
Он не из тех, кто захочет назад пойти,
Дал обещание - тут вам не здесь.
Это Проект! Значит, всё основательно,
Детализировано и внимательно,
Каждую мелочь продумать желательно,
Мелочь решается без поэтесс.

Стуком по стенке проверил конструкции,
Качество стяжки, пустОты, деструкции,
Ящик открыл - инструменты, инструкции -
Взял сантиметр, отвес, молоток.
Бросил всё на пол - момент стратегический.
"Надо стремянку", - он мыслил логически,
Из-под кровати извлёк механически,
К стенке приставил. Затрясся цветок,

Вздрогнули дружно соседние жители.
В эти мгновения он был вершителем -
Не реагировал на раздражители,
Всё же, Проект, а не глупая блажь.
Тут аргументы достаточно веские.
Он замерял расстоянье отрезками,
Влез на стремянку с отвёрткой, стамесками,
Чтобы оттуда увидеть пейзаж.

Час пролетел незаметно, как водится,
Голод не страшен и мокропогодица.
Если жилище облагородится,
Будет доволен хозяин и гость.
В шее уставшей - хрустящие хрящики,
Шкаф нараспашку, открытые ящики,
Лобзик, шурупы, рулетки, как ящерки,
Шпунтиков-винтиков целая гроздь,

Свёрла, буравчики, дрель с плоскогубцами -
Словно побоище было с безумцами
Или разбросано свободолюбцами,
Из сундука появилась вдруг трость.
Это был только подготовительный,
Первый этап, самый производительный.
А на четвертом часу убедительно
Он молоточком забил в стенку гвоздь.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Рассвет в окне еще вернется

Рассвет в окне ещё вернётся,
Проложит новые пути
Там, где пришлось канатоходцу
Упавшему вставать, идти
И умирать. И повторится
История в себе самой 
На одеревеневших лицах,
Руках, скрещённых за спиной,
Когда уже не страшен выстрел 
За пресловутый шпиoнаж,
А вспоминается, как быстро
Фокстрoт меняется на марш.
Календари стирают горе
Цветными красками весны,
Шарф, что алел на Айседоре,
Подхватит гребнями волны,
Он вознесётся к небу флагом,
Плацдaрмы обновят состав,
И будет озираться флaгман,
Листая в памяти устав.
Не он игрок, не он болельщик,
Аренный гул не заглушит.
Заступит на дежурство сменщик,
Гнездо его разворошит.
Всего, что было на засове,
Не передать, не перечесть,
Уедет за границу совесть,
Чтоб не терять хотя бы честь.
Запьёт вину людская память -
Неразорвавшийся снaряд,
Лакеи уползут с попами,
А музы подберут наряд,
Покинут душные курилки,
Смакуя кофе поутру...

И будут уходить посылки
На адрес "ссылка точка ру".

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Ресторан

Был ресторан битком забитый на Арбате,
Тогда еще – Калининский проспект.
Народ свою зарплату резво тратил
На зрелищно-обеденный комплект.

Стеклянная опорожнялась тара,
И стрелки застывали на часах,
Поюще-вопиющие гитары
В транс погружали на своих басах.

Голубоглазый, стройный, как с портрета,
Распущенное золото волос,
Ах, как он пел про звёзды летом,
Про космодромы и про сенокос.

Чечётку отбивали дамы в лисах,
Мужи плясали в фирменной джинсе,
Потом певец подписывал в кулисах
Очередной автограф стрекозе,

Брал невзначай стрекозный номерочек –
От этого не может быть вреда,
А девушки внутри его сорочек
Беспроигрышно смотрятся всегда.

Легко ночами под речей звучанье
Пускать по венам взбалмошную кровь,
И с юных дев слетали одеянья,
Пока он пел про розы и любовь.

Потом он сел. На десять лет. Валюта.
А вышел – мир другой, страна, магнат,
Никто не ждёт – ни Вера, ни Анюта,
Ни город незнакомый, ни Арбат.

В подвале жил. Рвал струны на гитаре,
Когда был пьян и зол на всех вокруг.
Он видел смысл в использованной таре,
В словах восторга выпивших подруг.

Бутылки отдавались за копейки,
Побитые и грязные на вид.
А мог женатым быть на европейке,
Но стал никто, никчёмный неликвид.

Питается в обшарпанных шашлычных,
Шугается обменников валют,
Не три шестьдесят две, ему привычных,
А пьёт теперь нерусский "Абсолют".

Свой абсолют он завершил куплетом
Там, на Арбате, где он бог и босс,
Когда со сцены пел про звёзды летом,
Про космодромы и про сенокос.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Рождён стеречь

Рождён стеречь, спокойна речь,
научен и на дно залечь,
и стать послушным палaчом,
и то, что надо, приберечь,
смотрел стократно "Щит и меч"
и выбрал быть мечом.

Собрал безропотных ягнят,
любовно составлял отряд
из опытных пoдрывников,
с годами - беспощадней взгляд,
мочил в сoртире всех подряд:
своих и чужаков.

Взорвaл дома и всё, что смог,
до солнца долетает смог
от "грaдов" и стрeльбы,
oслеп, oглох всесильный бог,
он, изучивший назубок
закон чужой судьбы.

Подтёр кровaвые следы,
прочёл полезные труды:
как управлять толпой,
почистил недругов ряды,
и повторил на все лады
тот год - тридцать седьмой.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

С утра был спокоен

С утра был спокоен,
смеялся, что выжил,
палил многозвучием "Гpад",
последнее, что он
отчетливо слышал:
летящий со свистом снaряд.

Обед на столе
с недоеденным хлебом
не знает ни злобу, ни месть.
Хорoним в земле,
обращаемся к небу,
как будто бы там кто-то есть.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Сбой системы

Кажется, жизнь исчерпала темы,
А человечество - сбой системы,
Бой преступления с ненаказанием
И невозможность жить с этим знанием.

Горькой неправдой отравлен источник,
В дереве древнем остался листочек,
Скрюченный засухой, выжженный пытками,
Ветром исхлёстанный, волнами прыткими,

Но ни в одной оставленной записи
Не вызывает листочек ни зависти,
Ни ненавистного взгляда пытливого,
Ни осуждения молчаливого:

Где же душа твоя, русская женщина?
Ты ли воспета поэтом с рязанщины?
Сколько тебе за душу обещано,
За сыновей, не тобою ли взращенных?

Где чистота твоя первородная?
Где же глаза твои синие, ясные?
Разве что душу твою благородную
Вывезли в ночь электрички колбасные.

Выжата домом, измучена сменами,
И обретает покой в отделении -
В душной палате с белыми стенами
Собраны души на сохранение.

Но на сохранность не дали гарантии.
И прикрывает судейская мантия
Совесть, задушенную на подходе -
Инстинкт сохраненья души в несвободе.

Ее, эту совесть, таскают подвалами,
Душат и давят ее самосвалами,
Сжимают в жгуты, избивают дубинками,
Такие ж, как ты, добивают ботинками,

Твои и мои одноклассники-кашники,
В доску свои, анекдоты в загашнике,
Сколько исхожено, выпито крымского,
Читано всё, вплоть до ада колымского.

Помните, как с побледневшими лицами
Вы дочитали тогда Солженицына
И говорили, что никогда
Не повторится эта беда.

Что теперь делать с этим вот знанием -
Бой преступления с ненаказанием?
Кажется, жизнь исчерпала темы,
А человечество - сбой системы.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Сбывания желаются

На ниточке качается
Фонариком луна.
Сбывания желаются
Внезапно и сполна.

Фонарик - декорация.
Театром правит псих.
Перечитай Горация -
Найдешь себя в других,

С бесценными советами,
Непрошенным добром,
Со старыми куплетами
За праздничным столом,

Где буйствуют калории,
Хлеб всех сортов да соль.
Всмотреться - бутафория,
Актер играет роль,

Используя теорию
"Нет маленьких ролей",
Творит свою историю
Из маленьких людей,

Из их неидеальности,
Им не летят цветы.
Иллюзию реальности
Из зала видишь ты.

Звезда летит по воздуху -
Плевать ей на маршрут.
Волна с волною посуху
Корабликом плывут.

А солнце точит лясы и,
Не уходя в зенит,
Размазанною кляксою
На ватмане висит.

Театр не закрывается
Ни днём, ни в темноте.
Желания сбываются
Не с теми и не те.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Шуберт

Бьются в истерике бедные клавиши –
Мальчик за стенкой глумится над Шубертом.
Сел композитор на стульчике, с краешка.
– Мальчик, не надо, – заплакал, – прошу тебя, 

Ты же хороший, забавная рожица,
Фантики, вон, от конфеток просроченных,
Режешь мой слух, твои руки, как ножницы,
Два топора, тоже остро заточенных.

Лучше бы шёл ты кататься на роликах,
Вытащил, что ли, котёнка из мусорки,
Выиграл в шахматы, в крестики-нолики.
Ну, на фига тебе трудности музыки?

Мальчик не слышит мольбы композитора,
Рубит с плеча пятернями прилежными,
Жарко ему от пушистого свитера – 
Бабушкой связан он самою нежною.

Бабушка внуку готовит яичницу
И причитает: "Люблю красоту мою".
Бабушка вмиг превращается в хищницу,
Если обидеть кто внука задумает.

Музыка внука – не чепуховина,
Он гениален – будущий Лермонтов.
(Нет, тот писатель). Пусть будет Бетховеном.
(Нет, он оглох). "Эх, глотну-ка я Вермута".

Мальчику видится главная премия.
Шуберт – семьи композитор потомственный –
Был бы живым, умер бы раньше времени
И не от тифа – от музыки собственной.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Слишком видна граница дoбра и зла

Слишком видна граница дoбра и зла:
одно излучает свет, другое – мгла.

С детства учили, что побеждает добро,
но сдвинуться не сумели с точки зеро.

Ради добра убивали, ломали, жгли,
прочь уползали бескрылые журавли.

"Страх породил богов", - говорили старцы.
Страшно бывает уйти, но страшней - остаться.

Пропасть бездонна между добром и злом –
в мозга глубинах был совершён спецвзлом.

Школьный учебник знает, как убивать "за мир",
нищий мир обещает с вoйны привезти сувенир,

Принарядившись правдой, смело творит "добро".
Лобное место выдаст выжженное тавро.

Сколько потом ни скрывайся, себя от себя увози,
даже под слоем пудры поZорно проступит "Z".

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Сочетание букв

Сочетание букв -
это нотная грамота слов,
звук попал в ноутбук,
нотой выпав из снов.
Сочетание нот -
это краски палитр,
дневниковый блокнот,
заключительный титр.
Сочетание дней -
это годы, века,
скрип колёс и саней,
седина у виска,
доброта от сохи,
в сердце свет от огня.
А стихи? А стихи
мудренее меня.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Среда. Мгновенно всё постигла

Среда. Мгновенно всё постигла,  
Как тень, живущая в тени.
Так завершаются все игры,
И счет идет на светодни.

Четверг. Распутье, как распятье,
Три колеи даны судьбой.
На вешалке взметнулось платье,
В котором встретилась с тобой

В ту пятницу, в квартале тихом,
Мы оба начали с нуля,
С полов, начищенных мастикой,
Когда не ноги, а земля

Скользит к безбрежности субботы
И, всё же, к окончанью дня.
Слова, пропетые по нотам,
Бывают горячей огня.

С трудом дошла до воскресенья,
Спас только шоколадный торт.
Встречала с платьем день рожденья
И день семьи, и Новый год.

Был неприветлив понедельник,
Тайком напав из темноты,
Привычной тяжести подельник
И недруг, что со мной на "ты".

С утра в окне лучился вторник,
Случился торопливый май -
Он налетел, как беспризорник
На свой трофейный каравай.

Среда вломилась беспощадно,
От страха спрятались коты,
В литавры бил оркестр площадный,
И пели под него шуты.

Так завершаются все игры,
Стучат шифровку каблуки.
Легко мгновенно всё постигнуть,  
Когда захлопнулись замки.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Ступать меж струйками

Ступать меж струйками -
не замочиться бы,
играть по стрункам и
рычать волчицею,
шутить со свитою,
лепить оладушки
и ядовитую
корзинку бабушке
нести с отважностью,
считать наличности,
заплыв для важности
жирком публичности.
Семейство счастливо,
но мать в прострации -
не даст участвовать
в "спецоперации",
ведь там, под пушками,
стальными килями
лежат игрушками 
снаряды-киллеры,
и сердце ухает,
забито сваями.
Не медовухою
и расстегаями,
и не напитками
под тень верандную -
стыдом и пытками,
гнилой баландою
снабжает родина
сынов до выхода.
Прослыть юродивым
в России выгодно,
ковать историю
под пульс ускоренный
на территории 
страны зашторенной.
С азартом гонщицы
медаль чеканится.
Война закончится,
позор останется.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Ты мне больше не подруга

«Ты мне больше не подруга,
говорю в автоответчик – 
невозможность диалога
вышибает из седла,
нет, не может быть такого,
чтобы врали нам с экранов
и никто не догадался, 
где таится корень зла,
тут врaги кольцо сжимают,
угрoжая нашим детям,
сотрясая наш мощи
(или мощь? не разберёшь),
нас рассорили со всеми,
к нашим подошли грaницам,
мы ни в чём не виноваты,
остальное – фeйк и лoжь». 

«Жалко мне тебя, подруга,
впрочем, я не удивляюсь,
где-то, в юности сoветской
похoронена душа,
в несгорающих донoсах
круглосуточной лyбянки –
красном океане жизней,
что не стоят ни гроша
в перевёрнутой картинке
с повторёнными речами,
приблатнённою манерой
близкой всем кинозвезды,
выше знамя, громче лозунг,
подгоняемые страхом,
ублажаемые словом,
пешек верные ряды
на себя цепляют знаки
и в молитвенном экстазе
надрывают глотку Цоем,
чтоб метался он в грoбу,
и библейская цитата
тоже к месту, тоже кстати
в океане полусвaстик,
припечатанных ко лбу».

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

В последний день весны

В последний день весны зацвёл жасмин 
белёсым колокольчиком хрустальным,
настолько нежным и печальным,
с опущенною головой,
что я согрела это хрупкое создание
дыханием своим, 
собой.
Он поднял голову 
и, я клянусь, смотрел в мои глаза,
я прикоснулась кончиком мизинца
к лепестку -
боясь разрушить 
хрустальный мир
нездешней чистоты,
он мне сказал:
"Давай на "ты".
И вдруг, всей силой своего тепла,
своей любви и нежности,
того, что он и сам 
не объяснит -
кто знает, где исток непостижимого? -
белёсый колокольчик обнял
лепестками мой мизинец
и сделал нас 
нерасторжимыми.
Сезон предсказывал конечность,
колючий снег себя намёл,
а мы стояли с ним в обнимку 
вечность,
пока он не отцвёл.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Витька умер в феврале

Витька умер в феврале,
в ночь перед весною,
здесь, на маленькой земле,
был он с сединою,
а теперь опять, как смоль,
юность - не иначе,
нет обиды, страх и боль
ничего не значат,
март приносит говор птиц
и ростки иллюзий,
он играет блюз и блиц
в луже, словно в лузе.
Витьки нет, и это всё,
Витька не вернётся,
колесо или лассо -
всё равно, сомкнётся
и замкнёт свою же цепь
точкой на мольберте,
нет у жизни панацей
и полно - у смерти,
но она - не на земле,
на земле - живое.
Витька умер в феврале,
в ночь перед весною.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Язык - мой враг

Язык мой - враг, глаза мои - враги,
Два уха - два предательских устройства,
Звук проникает в них, потом - в мозги,
На тот чердак, где не видать ни зги,
Где непролазна зона беспокойства.

Лицо мое - бессилия печать,
А руки - высыхающие ветки.
Я - враг себе - учу себя молчать,
Но сердце хочет тишину перекричать
И рвётся из грудной, но всё же, клетки.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Знали о землях, дворцах, унитазах

Знали о  землях, дворцах, унитазах,
Златом отделанных, яхтах в алмазах

И о несметных богатствах кощея.
Чем он богаче, тем люди нищее.

Нищего легче неволить войною,
Главное, чтобы гордился страною.

Ежели нечем гордиться особо,
В помощь ему – коллективная злоба.

Общим врагом закрываются бреши,
Тише кругом – громче он брешет.

Стучит на соседей, слагает донос,
Как тут не вспомнить "квартирный вопрос"?

Правда, в Москве москвичей не осталось,
Общая также сказалась отсталость

И вековое безмыслие в лицах,
Что горевать – что веселиться.

"Барин подскажет... решит... будь что будет...
Бог не допустит... бог не забудет..."

Стала надежда последней опорой, 
Пока на опору не бросились сворой.

Души истерзанных знают секреты,
Мысли в слова переводят поэты,

Впрочем, не слушайте их и не верьте,
Им бы остаться в живых после смерти,

Знают они всемогущество слова –
Множатся байки в устах рыболова,

Знают дворовые псы-попрошайки
Банные шайки шойгу и шайки.

И на убийства сдают сыновей –
"Барин всё знает, ему-то видней".

Всё продаётся – место, друзья,
Родине нынче нужны сыновья,

Чтоб убивать других сыновей,
Их матерей, их жён и детей.

Мать отрыдает положенный срок.
"Нам не вернуть тебя, – скажет, – сынок,

Но денежки эти помогут сестре,
Должны оперировать в сентябре".

Днем она еще как-то жила, а по ночам 
Сын приходил, смотрел на нее и молчал.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Зажат в безвыходность угла

Зажат в безвыходность угла.
Сон беспокоен и некрепок.
Смотреть боится в зеркала –
Зверёк не хочет видеть зла?
Он скрепы разобрал до скрепок

И открепил былых друзей,
Своих же собственных детей
От бесполезных, в общем, женщин,
Рожавших баб – не сыновей.
Как эта мысль в мозгу скрежещет!

Кому доверить жизни страх,
Конечность всяких вариантов,
Когда у всех ты на устах –
Шутов, дельцов и фигурантов,
Кто – при дворах, кто – во дворах?

Сам проверяет все замки
Перед отходом в ночь густую,
Без скрипа носит башмаки,
Установил свои жучки
На целую одну шестую.

Зол, одинок зверёныш зла,
Гребец на грёбаной подлодке,
Ему бы выйти из угла, 
Пройти по всей длине стола
И перегрызть иудам глотки.

Но страх не выдержать забег 
Мешает исключить потери.
Он так и доживёт свой век,
Крестясь поспешно и не веря 
В мечту затравленного зверя.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Звучала музыка

Звучала музыка в кромешной тишине,
Касались пальцы пианиста деревяшки -
Невидимые клавиши на видимом бревне -
В сыром бараке их одноэтажки.

Все оказались здесь из блиндажей -
Что после ада может быть в диковину?
Могли поклясться тридцать пар ушей,
Что слушали в ту ночь Бетховена.

Остались имена их на стене -
Навеки нацарапаны сидельцами -
В ту ночь, в кромешной тишине,
Звучала музыка в их головах ... в Освенциме.


© Валерия Коренная
    

↑ Наверх

Какой в июне выпал урожай

Какой в июне выпал урожай,
Такую жизнь хоть каждый год рожай -
Как под ноги бросалась шелковица.
Так выглядит в красивой сказке рай,
Пока от ужаса не вскрикнет птица,
И врежется снаряд в один сарай,
И брызнут стёкла, вздрогнет черепица,
Сожмётся человек микрочастицей,
Но всё равно, война пробьёт насквозь.
И снова не справляется больница,
И кажется: земли сместилась ось,
А он лежит, не в силах шевелиться,
И повторяет: "Лето удалось",
И ловит жадными губами шелковицу.

© Валерия Коренная
    

↑ Наверх