← Назад к списку годов

СТИХИ 2016

Алла

Видео из цикла "Пишу и говорю" здесь

Когда она пела про «Айсберг», казалось: метут снегопады,
Казалась зима неизбежной, как неизбежной – «Беда»,
Ее «Арлекино» смеялся над болью своей клоунады:
- Прошу вас, не делайте больно, мне больно итак, господа.

Когда она пела «Маэстро», то каждый в замолкнувшем зале
Считал: он – тот самый маэстро, она и поёт для него,
Потом «Миллион алых роз» на сцену к ногам ей бросали,
Волшебник ее недоучка нелепо творил волшебство.

«Мне нравится» – было сильнее всех кадров из старого фильма,
 Перрон оставался, и «Мэри» одна оставалась, смеясь:
- Ну, «Надо же», вновь полюбила, но буду я женщиной сильной.
«Осенние листья» ложились и «Осень» ложилась, кружась.

«Паромщик» отвёз на тот берег, где «Песня на бис» раздаётся
Про «Сто часов счастья» и, всё же, она говорит: «Приезжай».
- Он был «Настоящий полковник», - сквозь слёзы она засмеётся, -
«Фотограф», снимай моё счастье, а большего «Не обещай».

Тебе «Без меня» будет лучше, и вправду, мы «Близкие люди»,
Я выпью «Бокал» микрофона и выйду на старый «Большак»,
«Ты снишься мне» снова и снова, «А знаешь, всё ещё будет»:
«Бессонница», «Вальс», «Возвращение». Труднее всего – «Первый шаг».

«Как хочется жить», - она пела, пуская «Бумажного змея»,
И в воду входила с улыбкой, меняла мужей и жильё,
И каждый влюблялся и, каждый хотел быть единственным с нею,
«Грабителем» женщины этой, «Любимчиком Пашкой» её.

И голубь её сизокрылый однажды в окно постучался.
- С тобою нашли мы друг друга, «Я верю в тебя» и добьюсь,
«Я Вас приглашаю на праздник», - её он смешил и смеялся,
И «Звёздное лето» дарил ей, и нити «Коралловых бус».

Всё было: «Беглец», «Австралиец», «Бессонница» с «Белой панамой»,
И «Встреча в пути», даже «Зайка» с извечным вопросом: «Зачем»?
А женщина пела, играя в любовь и меняя программу,
И знала: чем больше играешь, тем, кажется, меньше проблем.

Она говорила: «Устала», она говорила, что «Поздно»,
«Что было однажды», то было… в каком-то далёком году,
Да, «Я тебя поцеловала», но «Две звезды» – это не звёзды,
А ты «Приезжай», «Снежный мальчик», «Сыграем в любовь», мой «Колдун».

Иссякли озёра надежды, но не отрекаются люди,
Которые помнят и любят, и тихо зовут за собой,
И снова «Алло» в телефоне, и что-то хорошее будет,
Но так уж случается, мама, одна виновата любовь.

Соломинка держит надёжно. С любимым в любимой «Кафешке»,
Где есть «Три желанья» и «Счастье», «Дожди в Ленинграде» – сезон,
Она говорит: «Не прощаюсь», живу я счастливо, без спешки
С любовью моею последней, с «Любовью, похожей на сон».

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Нам было ровно двадцать пять

Песня здесь

Нам было ровно двадцать пять, когда мы встретились
Звучала музыка в саду у парка Горького.
Еще деревья зелены – не обесцветились,
И ветра не было ноябрьского, колкого.

Я помню, как с тобой на каменном мосту стою,
Казалось: жизнь пройдем спокойную и гладкую.
Мне не хотелось быть чужою, неприступною,
И не хотелось - неразгаданной загадкою.

Трещала печь, горел огонь, я пела до зари,
В лукошко сыпались грибы, в руке - нежна рука.
У нас с тобою оставались только козыри,
И мы играли в подкидного дурака.

Нам было ровно сорок два, когда мы поняли,
Что огонек погас в печи, и он не светится,
И даже облако единственное по небу
Скользит куда-то, чтобы с кем-то где-то встретиться.

И дети выросли давно, и гнёзда проданы,
Уходит время, как тоннель, в часы песочные
В углу молчит гитарный гриф, и струны порваны,
А дни рождения, как пули одиночные.

Трещала печь, горел огонь, я пела до зари,
В лукошко сыпались грибы, в руке - нежна рука.
У нас с тобою оставались только козыри,
Мы проиграли в подкидного дурака.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

В нашем подъезде

В нашем подъезде тогда проживали разные семьи:
В первой квартире – пьянчужка, добряк дядя Слава,
Рядом, за стенкой, семейка Крапивина Севы,
Он, вместо гимна, врубал громко песню про травы.

Мы – на втором, а под нами пиликал на скрипке
Валька, всегда молчаливый (не помню ни слова),
Валькины мама и бабка – без тени улыбки,
Бабка чихала, а мама в ответ: "Будь здорова!"

Бабка здорова была, как отряд космонавтов,
Валькину маму в ежовых держа рукавицах.
Справа за стенкой – художник варганил ландшафты,
Слева – бабуля носочки вязала на спицах.

Сверху, в девятой квартире, боксёр жил с боксёром,
В смысле, собака породы "боксёр" – со спортсменом,
Рядышком пара – актриса кино с режиссером,
Он никогда не кричал: был рождён джентльменом.

Дядя Серёжа чинил постоянно машины,
В комнате пахло паяльником, Людка ругалась:
Денег не брал, по квартире разбросаны шины,
Хоть бы на хлеб зарабатывал, самую малость.

Холодно было. Не грела в тот вечер ни водка
И ни колбасный трофей из "кишки-гастронома",
Кто-то вдруг крикнул: "Пожар, загорелась проводка!"
Дым заползал через щели дверного проёма.

Прибыл пожарный наряд. Потушили проводку,
И оказался банальный окурок причиной.
Славка-добряк сделал "ёрш", размешав пиво с водкой,
И ощутил верный признак себя как мужчины,
 
И, закурив, он уснул на уютном диване,
Севка за стенкой опять слушал песню про травы,
Запах учуяв, ещё пребывая в нирване,
Прыгнул в окно с криком: "Сволочь ты, Слава!"

Сверху боксёр взял на мощные плечи "боксёра"
И сиганул по ступенькам, стуча во все двери.
Следом за ним – джентльменский набор режиссера,
Но без жены. Станиславский сказал бы: "Не верю!"

Справа художник на новом холсте сделал пламя,
Слева бабуля не слышала слов о пожаре –
По телевизору, словно в какой-то рекламе,
Рыбников, тот, что артист, ей играл на гитаре.

Дядя Серёжа в охапку схватил свою Людку,
Выбежал с ней на балкон в ожиданьи пожарных,
Остановились прохожие, и тарахтели маршрутки,
Валькина бабка чихнула, как группа ударных.

Валька молчал, вынося из огня дядю Славу,
Был он тяжёлым, к тому же, в тяжёлом запое.
… Я про пожар сочинила финальные главы,
Просто хотелось, чтоб именно Вальку назвали героем.

Валька давно не играет на скрипке. Нет бабки.
Сам он живет в живописном немецком местечке.
Дети-красавцы, супруга, работа и бабки,
Гжель, хохлома и буханка из каменной печки.

Где-то в деревне – семейство Крапивина Севы,
Он вместо гимна врубает песню про травы...
В нашем подъезде нет нас, но есть разные семьи,
И обязательно – пьяный добряк дядя Слава.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

В ящике

В ящике, что по старинке зовут "телевизор",
в доме уютном пьют чай из столовых сервизов
и говорят о простых и понятных процессах,
быстро взрослеющих милых, капризных принцессах,
следом - лихой паренёк на крикливой гармошке
бацает так исступлённо, что девичьи ножки
сами пускаются в пляс, бутафорское поле
символизирует граждан свободную волю,
сытый священник пугает Содомом и адом,
самым надёжным и верным - вручают награды,
душка-ведущий решает любые вопросы:
ну, например, от кого родила негритоса
Манька-доярка из хутора "Нью-кукуруза",
тест на отцовство сдавали четыре француза
(после гастрольного тура по весям и сёлам)
и хуторяне мужского, неслабого пола,
но никого не нашли и списали на чудо,
пухлый священник расставил иконы повсюду,
перекрестил и сказал: "Всяк ребёнок - от Бога,
так что, держись, денег нет - наскребёшь понемногу",
и посмотрел на часы тыщ за тридцать, и в евро,
дома - прислуга с простым кулинарным шедевром
смотрит программу "Когда медицина бессильна",
там обрезание сделали даме насильно,
именно даме, отрезав кусок водолазки,
бедная женщина ходит по городу в маске
с той передачи (а что бы вы делали сами,
если бы вас называли дурными словами?),
как, например, фигуристку (хорошую, кстати)
только за то, что она официально - в кровати
с личным, доверенным секретарём президента,
а в новостях рассказали про конкурента
нашего главного "всё", короля поп-эстрады
(снова француз, между прочим, какие-то гады),
то ли один своровал пару нот, записав их в клавире,
то ли другой захотел справедливости в мире,
только француза всю ночь продержали в кутузке,
и хорошо: он поверхностно выучил русский,
вот передача, где судьи - певцы и певицы,
там выбираются только достойные лица,
очень корректные, все говорят понемножку,
только наставник, как будто, нюхнул на дорожку.

В мире давно нестабильно, летают ракеты,
в театрах - не то, что должно быть, а значит - пикеты,
слишком нас много: уж больше семи миллиардов,
самое страшное - столько ж поэтов и бардов,
каждый второй знает, как управлять государством
и от чего помогают какие лекарства,
что нынче в моде (так это, вообще, каждый первый),
кажется, лишь у бактерий - здоровые нервы.

Главное: чай попивать из столовых сервизов
с ящиком, что по старинке зовут "телевизор".

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Закрытая дверца

Закольцевались книги страницы,
С каждой любовью – закрытая дверца
И улетевшая в небо синица.
Чем удивит она глупое сердце?

Возраст такой, что пора на свалку,
Прыгнуть с разбега в её пучину,
В прошлое. Там полегли вповалку
Недоцелованные мужчины,

Перецелованные тобою
И чередой твоих верных подружек,
Вечно готовых к победному бою
В недрах продавленных в пол раскладушек.

Там же, вповалку – допитые вина
И стеклотара – двенадцать копеек,
Модный журнал добивает витриной
Недосягаемых дам-европеек.

Там же пакеты – аксессуары
И сапоги с треснувшим дерматином,
Клёш самодельный метёт тротуары,
И заграница… в кинокартинах.

Там газировка шипит в автоматах,
Двушка – на полочке в двушке-квартире,
Влюбчивый рыжий мальчишка с мехмата,
Жаркий костёр и картошка в мундире.

Там отголоски аккордов гитарных
И батареи в промёрзшем подъезде,
Первой любви и восходов янтарных.
Там никогда вы не будете вместе.

… И удивляется глупое сердце
Новому, неуловимому мигу.
С каждой любовью – закрытая дверца,
С каждой любовью – раскрытая книга.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Полкан

В тихом спальном районе - яичница на сковородке,
и не пьётся бутылка спасительной водки,
и из прошлого века - гранёный стакан,
и привязанный цепью беззлобный Полкан,
он отлаял своё, улыбается из конуры
или выглядит так с той, счастливой поры,
как увидел болонку на поводке
и снежинку – на лёгком ее завитке,
и хозяйку, сказавшую: «Фу, Альфа, фу»,
а потом было тайное их рандеву,
подоконник с цветочным горшком и она,
а потом - завиток без снежинки. Весна
растопила сугробы, хозяйку её
и немного согрелось Полкана жильё,
даже цепь, что на шее, не давит уже,
хорошо, что есть Альфа на том этаже,
где цветок, что вдыхает её аромат,
и не страшен начавшийся вдруг листопад,
хорошо, что не пьётся столичная водка
и закуска - яичница на сковородке -
словно солнце, сверкает на том этаже,
и не надо всё время быть настороже...
Цепь уже тяжела. Позади рандеву
и хозяйка, сказавшая: "Фу, Альфа, фу".
Опустело окно, где блестел завиток,
и никак не растает снежинка у ног.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Кино в буфете

Голый король и Мария Стюарт,
Слёзы Дюймовочки, примы капризы,
Тянет из фляжки коньяк Бонапарт,
Глядя пытливо на Бедную Лизу.

Лиза съедает большой бутерброд
И запивает несладким компотом.
"Стерве-Стюарт постоянно везёт,
И ни одной, мало-мальской заботы, -

Думает Лиза и смотрит в окно, -
Будь он неладен, муж, снова в запое,
Как надоело мне это кино,
Хоть бы на день стать самою собою".

Смотрит Мария Стюарт в никуда,
Думает: "Сука - бездарная Лиза.
Мне, что ни роль, то опять - ерунда,
Ей в Голливуд оформляется виза".

Давит корона у короля,
Булькает месседж в его телефоне:
"Денег не будет до февраля".
Толку немного в блестящей короне.

"Вон, Бонапарт, он опять на коне,
Нет ничего в этом провинциале,
Я же талант, но приходится мне
Вновь в идиотском играть сериале".

Плачет Дюймовочка по королю,
Он поматросил и бросил, вернее,
Покоролевил, сказал: "Я валю",
И отвалил к своей недульцинее.

На киностудии тихо давно,
Роза торчит в бутафорском букете.
Где-то снимают другое кино:
То, что не снимут в актёрском буфете.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

В Нью-Йорке дождь

В Нью-Йорке дождь, в Москве зима.
Я мокну, ты бредёшь под снегом.
С зонта стекает бахрома,
И в каждой капле - капля неба.

Вот так стекает по холсту
Очаг намокший в той каморке.
Луч солнца - в аэропорту.
Дожди в Москве, зима в Нью-Йорке.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Когда деревья были цветными

Когда деревья были цветными,
И мы не знали про Кока-Колу,
И опоздавших встречали "штрафными",
И каждый хотел окончить школу,

И было одно, бесконечное лето,
И плыл печенья овсяного запах,
И мы так любили встречать рассветы,
Но с солнцем всегда катились на запад.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Неужели еще что-то нужно?

Обнаглели, вы скажете, всё вам не так,
Там, в Москве минус семь, снег и зимняя стужа,
А у вас - океан и уютный гамак,
Вот и всё. Неужели еще что-то нужно?

Здесь с балкона, красивый откроется вид,
Но погода, как будто специально, смеется,
Льёт с небес и сверкает, гремит и штормит,
И не помнишь, как выглядит рыжее солнце.

В этом фильме, где главный герой - тёплый дождь -
Тихо шепчется с каждым изогнутым стеблем,
Словно занавес черный, красавица-ночь
Опускается неотвратимо на землю.

Кто-то скажет, по первому снегу пройдя,
Проскользив по замёрзшей ноябрьской луже:
- Мне бы только дождаться весны и дождя.
Вот и всё. Неужели еще что-то нужно?

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Он был с нею всегда

Он был с нею всегда. Он её целовал, обнимал,
Поднимал её на руки, переносил через лужи,
Он настолько пред этой любовью беспомощно мал,
Но запомнил тот день - она назвала его "мужем".

Он был с нею всегда. Он шептал ей простые слова,
И глаза у неё всякий раз становились влажнее,
И неважно, что стала седою его голова,
Всё равно, он любил её с каждой минутой сильнее.

Он был с нею всегда. И не слушались глупые ноги,
И проклятое тело ночами безбожно шалило,
Им казалось: они - и любовь, и природа, и боги,
Но из тела его уходили последние силы.

И, когда отгремели года, отстучали чечёткой столетья,
Попрощаться до будущих жизней ему вышел срок,
Он сказал: "Я люблю тебя больше всего на большом белом свете",
И с улыбкой, беззвучно, осел у её стройных ног.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Закат

То пишется, то не пишется,
То вдруг тоска накатывает,
А солнце всё так же движется,
И тихо себе похохатывает,
И падают звёзды с неба,
И кем-то желанья загадываются,
А жизнь заметает снегом,
И солнце опять закатывается.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

У Адели две модели

У Адели две модели
"Мерседеса" в гараже,
Плавают в пруду форели,
Душ Шарко, покой в душе,
Котик, пёсик, пеньюары,
Указанья кучерам,
До полудня - мемуары
На фейсбук и в инстаграм,
Виноградник, два бассейна,
Сад, надёжный секретарь,
С круассаном ланч кофейный,
Электронный календарь,
В нём записаны визиты
В спа-салон, на маникюр,
Банковские реквизиты
И удачный каламбур,
Чтобы в случае тусовки
Не ударить в грязь лицом
И в приятной обстановке
Закрутить роман с певцом.
У Адели - топ-модели,
Ноги - прямо от ушей,
Ей достались три отеля
От невыживших мужей,
Повар, официант, садовник,
Яхта, катер, личный кок,
Восхитительный любовник
И гавайский островок.

У Светланы - тараканы
В грязной кухне два на два,
Три покоцанных стакана
И больная голова,
Сковородка с вермишелью,
Подгоревшей год назад,
И мужик - надежд крушенье -
Пьян, неласков и пузат,
Кран текущий в старой ванной,
Вместо ванны - ржавый таз,
На гвозде - халатик рваный,
И разбитый унитаз,
Трикотажные рейтузы,
За окном - собачий лай.
Выйти замуж за француза
И уехать прямо в рай -
Так мечталось в девяностом,
Глядя вверх, на звездопад -
Домик с видом, личный остров
И прислуги целый штат.

Съев холодной вермишели,
На замок закрыв сарай,
На страничке у Адели
Увидала Светка рай.
(Здесь бы надобно отметить:
Вот уже который год
Для Светланы в интернете
Жизнь реальная идёт).
Неужели у Адели
Из соседнего села -
"Мерседесы" и отели,
И четыре санузла?
Что за имя у Галины
Из села "Моржовый клык"?
Что за фото у камина?
Что за молодой мужик?
Неужели, это Галка
С новым именем Адель?
Ведь они одну шпаргалку
С ней делили и постель,
Были, словно две сестрицы,
Да на зависть всей родне.
Только Галка - заграницей,
А Светлана - здесь, в говне.
Это же несправедливо.
Это что же за клеймо?
И Светлана торопливо
Начала писать письмо:
"Не Адель, а просто Галка,
Как ты там и помнишь ли,
Как ходили на рыбалку,
Как домой ночами шли
Мимо блеющей скотины,
Вечно пьяных мужиков,
Помнишь сетки паутины
И орущих петухов?
Помнишь, Галка, нашу хату,
Вкусный запах от котлет?
А теперь что? Ни зарплаты,
Ни жратвы, ни жизни нет.
Выручай меня, подруга,
Забирай меня в свой рай,
Нету сил ходить по кругу:
Огород, навоз, сарай.
У тебя сады и ванна,
"Мерседесы", как в кино"...
Душу излила Светлана
И отправила письмо.

Вдруг над ухом - голос Галки,
Пьяной Галки, как в строю:
- Водка, спички, зажигалка,
Сигареты, мать твою!
Светка приоткрыла очи,
Улыбнулась в пол-лица
И включила что есть мочи
Колю Баскова, певца.
"Вот, приснится же такое.
Видно, я перепила, -
Светке не видать покоя,
Если б Галка так жила, -
На фига нам это надо,
Если водка есть, сарай?
Хорошо, что Галка рядом".
- Эй, подруга, наливай!

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Опять день рождения

Раз в год вспоминаю цифру я, в день своего рождения,
Проклятую эту цифру, бегущую передо мной.
«Уже пятьдесят четыре», – звучит как предупреждение, -
Зато очень скоро со скидкой будут давать проездной,

Хотя, нету серых прядей, не видно морщин на лбу,
Семейный корабль уютный уже на буксир был взят,
И, вроде, смириться надо бы и прикусить губу,
Привыкнуть читать журналы для тёток за пятьдесят

И с ними смотреть Малахова "умные" передачи,
И фотографии внуков листать в альбомах больших,
Они подскажут, какую рассаду сажать на даче,
Дадут телефоны самых лучших врачей и врачих.

Они измеряют возраст годами, как срезы дуба,
А я потеряла паспорт, и с ним – юбилеев счёт,
А также лишилась недавно четвертого, мудрого зуба.
Их самолет – на посадку, а мой самолет – на взлёт.

Итак, пять-четыре. Я же всё больше в себе уверена,
То, что казалось сказкой, давно уже наяву,
Но следом тянутся горы соломы моей не подстеленной,
Прикуп давно известен, но, к счастью, не в Сочи живу,

А в каменных, «страшных» джунглях Нью-Йорка, большого города,
Где женщины под полтинник очень детей хотят,
Мне лично уже не надо: есть дочка и нету повода,
Я – всё же, советской закалки девчонка за пятьдесят.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Стареет осень

Стареет осень, шелестя листвой,
Ленивый кот дежурит у помойки,
И голубь на верёвке бельевой
Бесшумно бьёт чечётку возле стройки,

Метёт бессменный дворник тротуар,
И снова на него ложатся листья,
Здесь каждый год иной репертуар,
Вот только стены перекрашивают кистью...

День начинался рано, как всегда,
Ворчала недовольная глазунья,
Ещё никто не выпал из гнезда,
И женщина стояла, голосуя.

Притормозило красное авто.
(Ещё бы! Не наряд, а загляденье).
Она свое шикарное пальто
Расположила на его сиденье,

Закрыла дверь. И увезло авто
Ту женщину – стареющую осень,
В небесное глядели решето
Стволы не сломленных ветрами сосен.

Приедет женщина в уютный дом,
Где даже кошка ни о чём не просит.
Присядет перед сводчатым окном
С горячим чаем ветреная осень.

И станет белым красное авто,
И осень разгребёт листву руками,
Потом отдаст шикарное пальто
Зиме-сопернице с румяными щеками.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Первая любовь

Это похоже на первую в жизни потерю,
Вроде, минуту назад – открытые двери,

Ты его ждёшь на холодной, пустой остановке
И от волненья бутылку простой газировки

Пьёшь, не дыша. Четырнадцать – через неделю.
Ты с ним целовалась вчера, в уходящем апреле.

Ты в возрасте девочки, той, что любила Ромео,
Его защитишь ты от вьюг, от быка на родео,

От каждого встречного взгляда, недоброго жеста,
Раз вы целовались вчера, ты сегодня – невеста.

Из чебуречной доносятся крики и запах.
Так же, наверное, пахнет неведомый запад,

Но ты не на западе – здесь, на пустой остановке,
В простеньком платьице и старомодной ветровке.

Он же тебя полюбил вот такой, неприглядной.
Врали они, когда называли тебя заурядной.

Он уже близко, сейчас вы возьмётесь за руки.
Не захлебнуться бы сердцу в бешеном стуке...

Но время идёт. Часы от усталости смолкли,
И в голове почему-то строчки из "Смоки"

О тихо живущей Алисе вблизи, по соседству,
О том, как она уезжала скорым из детства.

Так же и ты уезжаешь внезапно, сегодня,
Зажатая между гудками междугородней,

И ты ещё веришь, что эта любовь не опасна
И что ожиданье твоё совсем не напрасно.

Но годы идут. Стоишь ты одна на конечной,
Выключен запах, тянувшийся из чебуречной,

Птицы замолкли в семейных, насиженных гнёздах,
Перегорели предохранители в звёздах,

Серые кляксы на небе, захлопнулись двери.
Это похоже на первую в жизни потерю.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Кукловод

Может быть, просто не думать вообще ни о чём.
Может, без сахара кофе четвертую чашку
Выпить и – в дождь, не укутавшись длинным плащом,
Всё понимая, погладить за ухом дворняжку.

Но, как назло, нет сегодня дождя, светит солнце,
В тёмных очках облака, будто в кукольном театре,
За горизонтом сидит кукловод и смеётся,
Словно больной на приёме у психиатра.

Может, запрыгнуть в последний вагон на подножку
Тихо ползущего в прошлые жизни трамвая.
Может быть, Аннушка, масло и ты – понарошку,
Может быть, кто-то другой твой спектакль доиграет.

Может, вокруг – это сон, взятый взаймы у Шекспира.
Впрочем, сильнее, чем жизнь, не найдёшь драматурга.
Вон, и соседка моя, бедолага, Сергеева Ира,
Умная, вроде бы, баба, а любит придурка.

- Злая любовь, - сокрушается бедная Ира, -
Всё я ему отдавала: и душу, и тело,
Только ушёл к этой сучке из пятой квартиры.
Как же мне жизнь эта гадкая осточертела.

Как успокоить соседку, коль листья пожухли?
Всё понимающий взгляд у собаки дворовой,
И кукловод равнодушно сжигает тряпичные куклы,
В цехе пошивочном мерки снимают для новых.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Новенькая

Стёртые сандалии.
Прятки. Нос чумаз.
Зубова Наталия
Ходит в третий класс.

Бантики. Учебники.
Школьная тетрадь.
Новенькая девочка
В школе двадцать пять.

Юные алхимики.
Колбочки, бензол.
Лёшка Крашенинников
В пятый класс пошёл.

Перемена. Лестница.
Новенькая. Взгляд.
Лёшку, словно молнией,
Поразил разряд.

Он забыл про колбочки,
Звёзды, падежи.
Он мечтает с новенькой
Рядом быть всю жизнь.

И Наталью Зубову
Пробирает дрожь.
Лёшка Крашенинников -
Как же он хорош!

Запорхали бабочки
В животе у них.
Лёшка Крашенинников
Пишет первый стих.

Почему краснеет он?
Что произошло?
Отчего друг с другом им
Ясно и светло?

Счастливы влюблённые.
Школа позади.
Не страшны метели им,
Не страшны дожди.

Дети - мальчик с девочкой.
Как летят года!
Жизнь казалась вечною,
Вместе - навсегда.

Но не спит Наталия,
Не идет покой.
Лёшка Крашенинников -
Муж - ушел к другой.

Не удержишь ниточку,
Сколько ни держи.
Чем длиннее лестница,
Тем короче жизнь.

И Наталья Зубова -
Взрослая совсем.
Как бы плохо не было,
Улыбайся всем...

Стёртые сандалии
Во дворе стоят.
Чем больней ударили,
Тем счастливей взгляд.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Дыра

Я шагала по Европе.
Было лето и жара.
Я не знала, что на жопе
У меня видна дыра.

Я по римским колоннадам
Шла, и мне смотрели вслед,
Я виляла пышным задом
Полувека с лишним лет.

И моей неюной статью
Восторгалась немчура,
Кто же знал, что там, на платье,
Сзади светится дыра?

Я норвежским синим фьёрдам
Улыбалась, как герой.
Шёл мой зад за мною гордо,
Отдавая честь дырой.

Мне испанские сеньоры
Открывали ворота.
Я прошла леса и горы
С дыркой сзади. Срамота!

Бонапартовы потомки
Шли с улыбкой вслед за мной.
Вдруг сказал мне кто-то громко:
- Ой, мадам, Ваш зад с дырой.

Возмутилась я: "Как можно
С дамой так? Я вся горю".
Мне сказали осторожно:
- Жопу видела свою?

Я покинула Парижи,
Возмущаясь и грустя.
В Альпах встала я на лыжи,
Над австрийцами летя.

Снизу мне кричали: "Опа,
Вот так фокус. Ой-ой-ой.
Над горой летает жопа
В платьице с большой дырой".

... Я сошла с трамвая в Чопе,
Где мне каждый встречный рад
Потому, что я Европе
Показала русский зад.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Пляж

Где-то было лето,
Где-то, не у нас.
В лето два билета
Дайте, в бизнес-класс.

В экономе - в лето -
Тоже ничего.
Проданы билеты?
Все до одного?

Что ж, пойдем пешком мы
Отогнав тоску,
К воздуху морскому,
К теплому песку.

И вернется вскоре
В лето пароход.
Не были на море
Мы с тобою год.

Наконец-то, с милым
Совершён вояж.
Осень наступила.
Мы пришли на пляж.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Переписка в Инстаграме

Лето в Небо улетало
прямо с полотна Шагала,
как в окно – клочок записки
из секретной переписки
между Небом и Землёй.
Небо голубым писало:
«Моря мне и шторма мало,
я хочу летать над ними
облаками голубыми,
тёплой, мягкой простынёй».

Переписка в Инстаграме,
селфи облаков с ветрами,
комментарии подружек –
звёздочек – известных врушек,
и просмотров – миллион.
«Посмотрите, Небо Землю
поцелуями в бассейне
осыпает, словно в спальне,
как в своей опочивальне,
как не стыдно? Моветон».

А Земля зелёным цветом
написала, что планета
удивительно красива
и добавила курсивом:
"Жаль, что не сойдёмся мы,
горизонт – обманщик старый,
он струною от гитары
расчертил меня штрихами,
пригвоздил к себе стихами
в полуметре от зимы".

Закружился город вальсом.
Небо пишет: "Раздевайся,
ты, Земля, уже готова
для наряда золотого
с жёлто-рыжей головой".
С ветром упорхнут кварталы
прямо с полотна Шагала,
улетят дома и люди,
прыгнув в небо на батуте
и осыплются листвой.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Твой остров

Ты говорил: я не нужна тебе на этом острове,
Ты песню пел о том, что мир изменчив и не прост,
Что розы ранят, как иглой, шипами очень острыми,
И горы слишком высоки, и небеса без звёзд.

А я, признаться, и сама, почти сдалась, поверила,
Что нет той сказочной земли, где птицы говорят,
Ты знаешь, я всегда была тиха и не уверена,
Меня пугал и лес густой, и молнии разряд.

Но что бы ты ни говорил, держись за эту ниточку,
Что протянулась от меня сквозь тысячи других.
Мой разноцветный парашют зацепится за веточку,
И будем только мы с тобой, и будет воздух тих.

Я знаю: мне поможет всё - и птиц очарование,
И череда бескрайних гор со звёздным фонарем.
Ты не волнуйся, я впишусь в твоё существование
И не испорчу твой пейзаж на острове твоём.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Ты что под скамейкой сидишь?

Ты что под скамейкой сидишь,
Носом холодным сопя?
Знаешь что, милый малыш,
Дай, я поглажу тебя

И отведу в теплый дом,
Лапы укутаю в плед
И замотаю бинтом
Там, где от прошлого след,

Миску поставлю с едой.
Что ты так сильно дрожишь?
В мячик сыграем с тобой.
Гавкай погромче, малыш.

"Гав" - это горький твой плач,
Слёзы не бойся пролить.
Знаешь, из всех сверхзадач,
Самая сложная - жить

От головы до хвоста
(Кто-то из них, явно, босс).
Просто ты слишком устал,
Жизнью укушенный пёс.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Ну, не умею я так рисовать

Ну, не умею я так рисовать, понимаешь?
Я бы художником быть не смогла - это трудно.
Ты вот художник. Ты с красками смело играешь.
Ты можешь сделать восход изумрудным

Или приклеить к закатному небу два солнца,
И к одному - чуть добавить бургундского пятна.
Я не художник. Не знаю я, как он зовется,
Этот сияющий цвет невероятный.

Ты со своею палитрою всё, что угодно
Изобразишь так красиво, что ахнет полмира.
Сколько бы лет ни прошло, ты по-прежнему, модный.
Где ты живешь, мой художник? Где эта квартира,

Та, что хранит бесконечное множество красок?
Слушай, скажи, а помощников ты нанимаешь?
Где ты учился? Какие окончил ты классы?
Ну, не умею я так рисовать. Понимаешь?

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Картина

Картина на стенке – звучащим аккордом,
Гитарным аккордом на лестнице струн.
Вся жизнь уместилась в пустые рекорды,
В простые ракорды на теплом ветру.

Вся жизнь уложилась в застывшем мгновенье,
Знакомом мотиве из детской мечты,
Где все еще живы, и пахнет печеньем,
И в комнате – мама и папа, и ты,

И скатерть на старом столе деревянном,
Сверкает крахмальной своей белизной,
У мамы – колечко на безымянном
Плотнее сжимается с каждой весной.

Там солнце висит апельсиновой долькой
За краешком шторы, и мама опять
Смеётся: "Мне много по паспорту только,
На самом-то деле, всегда двадцать пять".

По кругу вращается та же пластинка,
С которой басами поёт Хампердинк,
В углу чуть заметно дрожит паутинка,
На полочке в ванной – валокордин.

Заела пластинка, окончено действо,
Колышется штора на теплом ветру,
Картина на стенке осталась из детства
Гитарным аккордом на лестнице струн.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Я - бабочка

Я - бабочка. Я - крылья за спиной.
Я - теплый цвет нескошенного лета.
Мои наряды лучший шьет портной,
Но он не выдает свои секреты.

Он краски смешивает на холсте
С изяществом безумного Ван Гога
И застилает из листвы постель,
Меня снабжая крыльями в дорогу.

И я лечу на холст, как на огонь.
Жаль, не увидеть белого мне снега,
Но я ныряю в теплую ладонь,
Как бабочка... с душою человека.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Невыносимо

Я была этим летом красива.
Солнца шар распластался в зените.
Мы сидели на фоне прилива
Загорелые, как Гойко Митич.

Нам махали с кормы судоходцы,
Ты бросал в море камешки гальки.
Вспыхнул, словно карманное солнце,
У лица огонёк зажигалки.

Нам хотелось молчать. Мы молчали,
Выпуская в эфир кольца дыма.
Чайка билась крылом на причале –
Что-то было ей невыносимо.

А потом улетела, как будто
Всё в порядке, ни тени испуга,
Волны в море чертили маршруты.
Улетели и мы …  друг от друга

И забыли монетку на память
Бросить в море с прибрежною галькой.
Пробежала зима между нами,
И погас огонёк зажигалки.

Позабыла тебя, судоходцев,
То далекое лето, и зиму,
Только вспышка карманного солнца
У лица - просто невыносима.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Соседи

Вновь за стенкой соседи дерутся,
Он шалавою кличет её,
Разбивает стаканы и блюдца
И бросает с балкона бельё,

И уходит, и хлопает дверью,
И рыдает она - ему вслед,
И кричит, чтобы он ей поверил:
- Никого у меня больше нет!

Возвращается он, ближе к ночи,
Слышен шорох постельной игры,
Он её, хохотушку, щекочет,
И любимы они, и добры.

Но уже через час - снова грохот,
В пол влетает гранёный стакан,
А с утра собирают по крохам
Всё, что ночью разрушил вулкан.

У меня не бывало такого -
Ни страстей, ни разбитых зеркал,
Даже не было крика мужского,
И шалавой меня он не звал.

Не могу я найти себе места,
Вон, где жизнь - за стеной - ураган.
И сняла я решительным жестом
С верхней полки большой чемодан.

Туфли, тряпки, расчёска, тетради -
Нужен мне перелом коренной,
Я уйду от тебя на ночь глядя,
И тогда побежишь ты за мной.

Только ты не бежишь. Ночь проходит.
Всё понятно: не любишь меня.
Говорят же недаром в народе:
Не бывает любви без огня.

Вновь за стенкой проснулись два психа,
Ты попробуй их останови,
Только в нашей квартире всё тихо.
Ни черта ты не смыслишь в любви.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Какой красивый этот дом

Какой красивый этот дом,
Какой шикарный вид,
Он называется гнездом,
Надежным, как гранит.

Сооружен он на века,
Парящим над рекой,
И этот вид, наверняка,
Побьёт любой другой.

Как ярок праздничный очаг,
Как широка кровать.
Здесь дышат семь важнейших чакр,
Здесь жить, да поживать.

Вот только стены и кровать,
Очаг и этот вид
Совсем нетрудно потерять -
Нажатием "delete".

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Шведский стол

Ночь приближалась, и из темноты
во двор многоэтажной новостройки
подтягивались тощие коты
на шведский стол гостиничной помойки.

Неспешно, чуть вальяжно, к носу хвост,
поддерживая светскую беседу,
пройдя тихонько дворника блокпост,
сходились звери к позднему обеду.

Красавцы в прошлом, шерсть, шаг от бедра,
любимцы рук и атрибут диванов,
вылизывали крошки из ведра
с печатью дорогого ресторана.

На всех хватало, драться ни к чему,
не хватит – вынесут ещё, еды навалом,
из окон, в фиолетовом дыму
струился громкий праздник карнавала.

Там, в свете дорогих хрустальных люстр,
за мощными, дубовыми дверями,
дворянство поедает свой моллюск
и кофе пьёт с французскими блинами.

Всё, что не выбросят, с банкетного стола
домой уносит сонная охрана,
устало отражают зеркала
притихший зал пустого ресторана.

Кот промурлычет кошке: "Не чешись,
всё будет хорошо, мы жизнестойки",
и бросит взгляд презрительный на жизнь
в трёх метрах от гостиничной помойки.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Лишь бы горел огонь

Ты и не знал, что дым бывает и без огня,
а море штормит и ревёт, невзирая на
палящее солнце и штиль – пять минут назад,
бывают чужими нелюбящие глаза,
а порванный в клочья снимок конца девяностых,
как брошенный в мусор ты с окончанием тоста,
после – уход гостей и погасший свет,
и ты понимаешь, что здесь, но тебя уже нет,
вроде, и тело твоё, и не изменилось лицо,
и как доказательство счастья – на пальце кольцо,
но не востребован ты в бюро забытых вещей,
вместе с зонтами и сотнями старых плащей,
тысячами фотографий на паспортах
и тем, что держалось на трёх надёжных китах.
"Ты больше не нужен, но ты, ведь, по-прежнему, есть", -
мысль в черепной коробке, как ржавая жесть,
сверлит и сводит с ума ставший излишним мозг,
а за окном, издеваясь, смеётся мигающий мост,
и по нему пролетает колёсная чья-то жизнь,
а ты машинально считаешь вслух этажи
и думаешь: "Как это глупо – хвататься за
втёртый в асфальт один оборот колеса,
в масштабе истории – это всего один миг,
первый твой вдох, и тут же – глубокий старик".
И вот, уже у дверей, застыл чемодан
как символ ухода, и замолкает фонтан
слов бесполезных, и только в ладони ладонь,
и больше неважен дым. Лишь бы горел огонь.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Ковчег

Так не годится. Всё. Прекращаем игру.
Я не сдаюсь, но мы далеко зашли.
Волнами может снести башку на ветру.
Именно так садятся на мель корабли.

Именно так капитан кричит: "От винта!"
Только не слышит сдуревший его экипаж.
Море безбрежное – пару недель – красота,
После – ты что угодно, за берег отдашь.

Днём – беспощадно палящее солнце. Зенит.
Справа и слева по курсу – что север, что юг.
Ночью – ревущая бездна. Лунный магнит
Смотрит беззубой улыбкой в колодезный люк.

Там, в этом люке – бумажный болтает корабль,
Палубы мокнут под натиском сточных вод,
И не поможет ни крест, ни Талмуд, ни Коран.
Шторму плевать: веришь  ты или наоборот.

Вот бы, скорей – на берег. Забыть игру,
Жаркий костёр разжечь, сварганить уху.
Только, вот, планы рушатся вниз, в дыру,
Если о них сказать тому, наверху.

Ветер хохочет в лицо, продолжая дуть,
Может, ещё спасёмся, молчи, не ной.
Если же нет, расскажешь кому-нибудь,
Что ничего не вышло, что ты не Ной.

Тот, наверху, всё знает. Он реалист,
Чертит барашки, будто снега намели.
Что кораблём казалось – бумажный лист
В гавани тихой сидит... кормой на мели.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Сосед

У соседа был велосипед,
Он любил катать на нём девиц,
И девицам сочинял сосед
Сотни тысяч всяких небылиц.

Он любил рассказывать о том,
Что бесстрашно плавал по морям,
Оказавшись как-то за бортом,
В плен попал к жестоким дикарям.

Вот, мол, шрам от раны пулевой,
И была тогда не жизнь - кошмар,
Но на высшем уровне его
Обменяли на живой товар.

Говорил сосед, что был женат
На известной всем кинозвезде,
И у них был яблоневый сад,
И дворец шикарный на воде.

А потом звезда ушла с другим,
Прихватив с собой и сад, и дом,
Сундуки с нарядом дорогим,
А ему грозила, мол, судом.

Не играл сосед ни на трубе,
Ни на скрипке, да и нот не знал.
Самым ценным был в его судьбе
Тот велосипед, что всех катал.

Прожил торопливо, как во сне,
За бортом, с несбывшейся мечтой,
И висит с тех пор в его окне
Колесо истории простой.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Гуд зон

Облако тихо плывёт по Гудзону,
В спящей воде отражается солнце,
Это, и вправду, «хорошая зона»,
Чтобы идти по ней канатоходцем.

Соприкасаются здесь две стихии,
А между ними – плывущий Манхэттен,
Солнце садится в кварталы глухие
И отражает себя рикошетом

Без перекура и капремонта,
В зеркало смотрит, в Гудзон, как блудница
И по канату идет к горизонту,
Как перебежчик – тайком – за границу.

Там, за границей, такое же утро,
Те же закаты и те же сезоны.
Кем-то расписано всё поминутно.
Это, и вправду, «хорошая зона».

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Сюжет

Что привиделось когда-то - 
нынче наяву.
Меж рассветом и закатом
я теперь живу.
Просыпаюсь и влюбляюсь
в каждый новый день
И с рассветами гуляю
по речной воде.

За окном - неспящий город
тихо бросил тень,
Небоскребы, словно горы,
кистью по воде.
Циферблат спешит куда-то
много зим и лет...
От рассвета до заката -
слишком прост сюжет.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Кто-то

Кто-то вчера не пришел домой.
Кто-то кого-то ждал.
Кто-то кому-то сказал:"Ты - мой.
Мир без тебя мне мал".

Где-то размашисто хлопнула дверь
После обидных слов.
Кто-то, быть может, один теперь
Долгих пять вечеров.

С кем-то пройден стремительный век.
Кто-то жил, не любим.
Где-то родился на свет человек.
Где-то простились с другим.

Бог с ней с обидой. Вернись домой.
Женщина ждет и дом...
Правый ботинок - на мостовой...
Трещина - на лобовом.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Женщина-Любовь

Как долго мы с тобой ползли к вершине.
Колени ободрали, руки – в кровь.
Мне повезло с тобою. Ты – мужчина,
Кто дал мне имя «Женщина-Любовь».

Нас бережно держали карабины,
Верёвками опутаны тела,
Над головами – звёздные рубины
И облака – два золотых крыла.

Мы свешивались с ледяных расщелин,
Счастливые, без света и воды,
Дурачились на подвесных качелях
На уровне оранжевой звезды.

Смотрели нежно мы в глаза друг друга.
В который раз сезон сменял сезон.
Мы были связаны с тобой настолько туго,
Что научились думать в унисон .

Ты крылья с неба взял: "Я на минутку,
Хочу примерить этот атрибут".
А я подумала, что это - шутка
И улыбнулась: "А тебе идут".

Ты даже с крыльями красивым был мужчиной.
Всегда умел эффект произвести.
Ты крылья распустил и вниз нырнул с вершины,
А я смотрела: «Только долети».

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Толик

Он хочет понравиться жестами, мимикой,
Хлопочет лицом, как артист недоделанный,
Себя величает он Толиком, миленький,
А спутницу скоро добьёт децибелами.

Про винную он рассказал ей коллекцию:
«Три тыщи бутылочек, самая лучшая».
Потом, между делом заметил: комплекция
Его идеальна для каждого случая.

И ей подмигнул. Он – с лицом Боба Дилана,
Он даме умеет поднять настроение,
Вот, только рубашка небрежно застирана,
И грязный ботинок торчит под сидением.

Она на свидании – в платье приталенном.
На ней сапоги до бедра, губки – домиком.
Он волосы выкрасил. Между – проталины,
Немного похожи на снежные холмики.

Он клюшку для гольфа поставил у столика,
Он выглядит с нею солиднейшим донором,
Ведь клюшка для гольфа – это символика,
Она означает наличие долларов.

Он с официанткой – подчёркнуто вежливый.
Она ему – счёт. Он – усмешку Боб Дилана.
Он продемонстрирует лучшее, ежели
Окажется ночью со спутницей милою.

Становится жарко ей под вентилятором
В платье коротком её канареечном.
Он что-то считает с большим калькулятором.
И стало вдруг тихо в кафе трёхкопеечном,

И клюшка для гольфа чуть сжалась у столика
Так, словно её он, безжалостный, выбросил.
И спутнице стыдно за Дилана-Толика,
А Толик – красивый, он волосы выкрасил.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Глянец

Сколько девушек юных мечтает - в глянец,
И у каждой из них - интерес сугубый.
Если утром свидание - мажь румянец,
Если вечером - делай поярче губы.

Сколько юношей сильных мечтает - в космос
Или стать на земле генералом - не ниже.
Сколько мам заплетают девочкам косы,
Сколько пап навострили подальше лыжи.

Сколько их проиграло в сражении с тёщей,
Сколько слёз проливалось из-за свекрови.
Сколько раз говорили: "Ты будь попроще".
Всё равно, он протаптывал ноги до крови.

Сколько мальчиков так и не станут мужчиной,
Сколько тысяч танцоров мечтают о соло.
Разве выделки стоит такая овчина?
Только нервов расход и пилюль валидола.

Сколько женщин на свете грезят о близком,
Пусть он пьющий, пусть сволочь, но только бы рядом.
Сколько душ полегло из расстрельного списка,
Сколько выпито вёдер экранного яда.

И опять, из экрана - дорога в глянец.
Там простой интерес и всегда сугубый.
Только вечером - слишком горит румянец,
А с утра - некрасивы и тонки губы.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Флакон духов

Флакон духов разбитый... в комнате,
И на полу – твои ключи,
Кусок стены покрылся копотью
От догорающей свечи.

Удушлив запах белой лилии.
- Зачем ты так? - переспросил.
Я понимаю: ты в бессилии,
Я и сама уже без сил.

Мы всё убили этим вечером,
Теперь – холодная война,
Цветные краски обесцвечены
У чёрно-белого окна.

Со стороны взглянуть: идиллия,
Вот-вот, сейчас, родится стих,
Но этот, чёртов запах лилии
Осколками в углу притих.

Нам далеко до перемирия,
Гораздо ближе – точка дна.
Нависла стопудовой гирею
Немногословная война.

Две дроби – с общим знаменателем.
Мне надо поменять духи.
И ты уже не обязателен,
Когда слагаются стихи.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

В тот год

В тот год мы уезжали в Коктебель.
Стояли чемоданы у порога.
Присели мы на долгую дорогу –
На восемь с половиною недель.

Мы совместим два неплохих кино,
Поселимся внутри полнометражно.
Кораблик мимо проплывёт бумажный,
Засветится пейзажное окно.

В нём – мы с тобой – под синим пляжным зонтом,
Кругами бегают песочные часы,
Фонарик солнечный – у взлетной полосы,
Ныряющий в постель за горизонтом,

Негромкое моё: «Останови!»,
Луна плывёт в кокетливом бикини.
Мы в декорациях безумного Феллини
Научимся молчанию в любви.

Отправились ночные поезда
В те, восемь с половиною недель.
В тот год мы уезжали в Коктебель,
Но так и не доехали туда.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Полушария

У нее – аппетитная задница
И отсутствие головы.
На такую, как я, не позарятся,
Мне похвастаться нечем, увы.

У нее – сотни тысяч подписчиков
И красивое, в рюшах, бельё,
Даже фотоотшопленных прыщиков
Не увидит никто у неё.

У меня – чёрти что, вместо задницы,
Не спасёт ни джинса, ни каблук.
Если я для кого и красавица,
Он, скорее всего, близорук.

Мне – хоть джим, хоть бассейн, всё без разницы,
Не поможет галоп и трусца.
А она может вовсе не краситься,
И никто не заметит лица.

Но зато у нее есть седалище,
Грудь пышна, две ноги – от ушей.
Что же это творится, товарищи?
Разве может быть жопа – важней?

С этим главным инструментарием –
Ей спокойно в надёжном родстве…
У меня тоже есть полушария,
Но они не видны… в голове.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Деда, дедушка, дедуля

- Деда, дедушка, дедуля,
Обещаю не реветь.
Это страшно – слышать пули?
Это страшно – видеть смерть?

Как там было, в сорок первом?
Это был твой выпускной.
И какие надо нервы,
Чтобы справиться с войной?

Деда, дедушка, дедуля,
Волосы твои седы.
Не вставай, сиди на стуле,
Принесу тебе воды.

Хватит, дедушка, про пули,
Расскажи мне про людей.
Как ты встретился с бабулей
В сорок пятом, в этот день?

Вы гуляли по Берлину,
Среди запахов войны,
И сегодня, в годовщину
Вашей сбывшейся весны,

Тихо радует погода,
И опять хрипит винил…
Дед, впервые за все годы,
Папиросу закурил.

Две слезы в глазах блеснули,
Он смахнуть их поспешил…
Деда, дедушка, дедуля.
... Если бы ты только жил.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Я брассом летаю

Я брассом летаю. Тело послушно.
Я им управляю во время полёта
И привыкаю к потокам воздушным,
Как привыкает крыло самолета.

Я брассом летаю. Я плаваю в небе,
А надо мной – глубина океана.
Если вам скажут, что всё это – небыль,
Никто не летает. Не верьте обману,

Я вас научу, как летать. Тоже брассом:
Ныряете в небо бесстрашным дельфином.
Вы после – начнёте свои мастер-классы
Под солнечным рыжим большим апельсином.

И рыжий большой апельсин улыбнётся
Разрезанной долькой, лежащей на блюдце
Пушистого неба. И где-то, в колодце
Вам небо захочет в ответ улыбнуться.

Я вовсе не птица, хоть мы и похожи –
Летаем по тем же маршрутам и трассам.
Мне птица сказала: "Вы сможете тоже,
Но только летайте не кролем, а брассом".

Система полёта у птицы простая:
Бросаетесь телом в лазурную негу.
Пусть те, кто внизу скажут: "Брассом летает,
Как будто по морю, но всё же – по небу".

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Город на стене

Я когда-нибудь этот сверкающий город повешу на стену.
Он картинно меняет наряды и взгляд с каждым мигом.
Этот город выходит к софитам – актрисой – на сцену
И живет в каждом дне по любви – непрочитанной книгой.

Этот город умеет хранить сундуки и секреты,
Гений сцены – он может сыграть даже тень небоскрёба.
Этот город на каждом углу пишет автопортреты
И скрывает в карманах своих безразмерных – трущобы.

Он рассветным огнём завлекает и путает – ночью,
Он разденется сам и разденет тебя, не смущаясь,
Он обманет, и жирную точку продлит многоточьем,
Чтобы ты и не вздумал покинуть его, не прощаясь.

Он заставит пинг-понгом тебя говорить по-китайски,
Он научит кидать пачки денег, друзей и батманы,
Он при встрече обнимет и глазом окинет хозяйским:
- Велкам, брат, ту Нью-Йорк.
И утащит твои чемоданы.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Фотостих

Я лишь однажды оглянулась.
Была весна.
Кусочком сыра улыбалось с неба солнце.
Черемуха с ума свела влюбленных.
Они держались за руки и целовались
на каждом перекрёстке.
Коты, и те, смотрели на своих подружек
весенними глазами, полными любви.

Я шла по улице и улыбалась весне,
прохожим, запахам черемухи.
Я представляла себя листочком,
кружащимся над яркою толпой.
Река любви текла широким руслом подо мною,
и берега кварталов ровных ее оберегали.

И вдруг, передо мной, кружась таким, как я, листочком,
появился он. И я узнала сразу.
Мы танцевали с ним, любя друг друга сквозь сезоны,
пока размеренно шагали стрелки на часах.
Секунды складывались в годы
и превращались в шелест под ногами.

В тот день я оглянулась. Впервые оглянулась.
Передо мной была спина совсем земного человека
в пальто земного цвета.
Он шел вперед по коридору поздней осени,
шурша сухой листвой.

Сверкнула молния. И больше ничего на снимке,
ни следа от только что свершившегося чуда  – 
неповторимости любви в одной секунде.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Невыносимая

Я знаю: я невыносимая,
Ну, как ты терпишь эту женщину?
Будь я тобой, невозмутимо я
Сама себе дала б затрещину.

Вокруг творятся безобразия,
Муссон сменяется циклонами,
А я живу в своих фантазиях,
Где счастье раздают вагонами.

Ты говоришь: «Жара – стоградусна,
Газелей истребляют в Ливии».
А я от солнца щурюсь радостно
И в мире нет меня счастливее.

Я знаю: жизнь не церемонится,
Она непрочная и зыбкая,
Пусть плохо мне, пускай – бессонница,
Но я бегу к тебе с улыбкою.

Я знаю: я невыносимая,
То танцы у меня, то пение,
И каждым утром, как скотина я,
Всегда в хорошем настроении.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Мисс решимость

Всё. Решено. Я – мисс решимость,
я с понедельника начну:
ходить на классы Хатха-йоги,
в шпагат садиться, пусть, в продольный,
мой поперечный – впереди,
пешком – пятнадцать километров,
а лучше – двадцать, до обеда,
ложиться до программы «Время»,
а пробуждаться вместе с солнцем
и радоваться каждой птахе,
плывущей мимо, в облаках,
и слякоти с плохой погодой,
ходить по снегу, закаляться,
как сам Порфирий Иванов,
есть много яблок и бананов,
питаться дробно, регулярно,
употреблять овёс проросший,
по-лошадиному не ржать,
я буду пить воды два литра
и не бояться, что сопьюсь,
не есть ночами макароны,
забуду торты с пирожками
и алкоголь, и сигареты,
ни слова грубого, ни матом,
пойду на курсы макраме
и усмирю свою гордыню,
беседу буду я вести
спокойным тоном и с улыбкой,
как в нашей областной больнице,
не буду ввязываться в споры,
включать наркотик-телевизор
(пусть ртом поющий Стас Михайлов
шансонит женщин без меня),
в сад Ботанический смотаюсь –
вдохнуть цветочный аромат,
куплю абонемент в Ла Скалу –
там можно плакать, не стесняясь,
в консерваторию, со скидкой –
там вся культурная элита,
пойду в музей (как там Малевич
с геометрической чернухой?).

… Да, планов было громадьё
сегодня утром, до полудня,
но, к сожаленью, нежный голос
большой, красивой медсестры
был ненавязчиво-бодрящим:
- Проснись, Наполеон, на процедуры!

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Маникюр, массаж, причёски

Маникюр, массаж, причёски,
Краска, лаки - спа-салон,
Макияж простой и броский,
Тени, тушь, одеколон.

Входит – серенькая мышка,
Глазки – косточки маслин,
Недовыросший мальчишка,
Но с прожилками седин.

Через два часа – красотка,
Как с обложки, как звезда.
Вот, такая обработка
В спа-салоне, господа.

Чёрт вошел, а вышла – Барби,
Идеальный персонаж.
… То ли женщины шикарней,
То ли круче макияж.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Тарахтели колёса морзянкой

Песня здесь

Тарахтели колёса морзянкой, вилял состав,
мы сидели в купе вагонном лицом к лицу
и, когда, наконец, от безмолвных упрёков устав,
я, скрывая внезапно возникшую хрипотцу,
вдруг сказала, что ухожу от тебя сейчас,
что неважно, сколько мы вместе счастливых лет,
лучше бросить, пока огонь ещё не погас,
это значит, что кто-то другой укутает в плед.
Я сказала, что не возвращаюсь туда, где лёд,
нет страшнее, чем быть ненужной, когда жива,
а к тебе обязательно снова любовь придёт,
просто наш машинист израсходовал все дрова.
Ты смотрел на меня так, как будто схожу с ума,
ты молчал. Да и что тут скажешь, когда беда?
Я тогда, если честно, всё понимала сама.
Нотным станом мелькали за окнами провода.
- Ты молчишь? Неужели не можешь сказать "люблю"?
Неужели тебе всё равно, что со мной сейчас?
Проводница вошла, прохрипела: "Постель – по рублю".
И уставилась за окно, словно больше ей не до нас.
Да какая постель, когда жизнь летит под откос?
Уходи, дверь закрой и оставь нас в купе одних.
Я опять задала всё тот же, пустой, вопрос:
- Как ты можешь молчать? Мы с тобою – страна глухих?
Проводница стояла. Я говорила. Гремел состав.
Чай плескался, в горячей волне отражая рассвет.
- Ясно, что ж, я тогда ухожу, - сказала, привстав,
и залезла на верхнюю, равнодушная, как сосед.
Ты достал из кармана рубли, заплатил за постель
и сказал: "Я немного устал от твоих номеров,
когда что-то появится важное из новостей,
дай мне знать. Я пока – к машинисту… подбросить дров".

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Бес в ребро

У неё – подрос ребенок, у него – жена и внук, две собаки плюс котёнок, плюс друзей привычный круг. Он не хочет изменений, и она ему нужна не всегда – по воскресеньям. В этот день его жена уезжает в гости к внуку.
Он приходит в дом её, он её целует руку. Это тихое жильё для него – отдохновенье, милой юности глоток, лёгкое прикосновенье. Он давно подвёл итог жизни, в общем-то, ненужной. Где тогдашнее тепло? Много лет с той ночи южной с будущей женой прошло. Расплескалось в старой лодке всё, что было, целый мир, дети выросли – погодки, и сменилось пять квартир и, когда уже погасли жизни тихой фонари, внуку дали приз за ясли и купили буквари, он увидел эти руки.
Был больничный серый день. Он лежал на ультразвуке – заработал бюллетень. Что-то тихо говорила ей на ухо медсестра, а потом она курила, совещались доктора.
Он вернулся из больницы поседевший, но живой, там собрали по крупицам и отправили домой. Он запомнил эти руки, отыскал, смотрел в глаза, слышал он об этой штуке – бес в ребро. Вот чудеса!
И она влюбилась. Утром он не верил: "Это я?" А потом, в такси маршрутном, говорил себе:
- Семья, дети, внук и две собаки – это же, как приговор. Тридцать лет в примерном браке, не влюблялся до сих пор.
- Ну зачем тебе я нужен, дед? - смеётся над собой, - я же возрастом контужен, а тебя возьмет любой.
У неё – любовь до дрожи, целый мир вместился в нём. "Дед" становится моложе с каждой встречей, с каждым днем.
- Ну какой ты дед, ей-Богу? Фору дашь еще юнцу.
Провожает у порога. Жизнь – к началу. День – к концу.
- Может, всё-таки решиться? Раз живу, в конце концов, - ночь холодная. Не спится, - я – в ловушке для глупцов. Старый стал, сентиментальный, не в порядке с головой, пережиток госпитальный. У тебя семья, герой.
… Птица крикнет у причала.
- Слышишь, внучек, не реви.
И начнёт читать сначала сказку о большой любви.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Жду трамвая

- Скажи, что делать, дорогая,
Как мужика держать в сетях?
Я, словно дура, жду трамвая
На запасных его путях.

Хожу с мужчинами в театры,
Они – довольные вполне.
А одному тут психиатра
Нашла по бросовой цене,

Так он ушел, без «до свиданья»
И не оставил телефон.
Теперь тоскую, в ожиданьи:
Куда пропал и как там он?

Другому – и театра мало,
Мы с ним гуляли под мостом.
Он – целоваться, я сказала:
- Женитесь, а постель – потом.

Еще с одним с концерта вышли,
Интеллигентен был и мил.
- Я за билет Вам деньги вышлю, -
Сказал … и больше не звонил.

Ну, что мне делать, в чем причина?
Куда девался их запал?
Как мне вести себя с мужчиной,
Чтоб после встречи не пропал?

Быть может, нужно строить глазки?
Но ведь, мужчина – не дурак.
Подруга, мне нужны подсказки:
Ну, что я делаю не так?

И отвечала ей подруга:
- Скажи, что хочешь переспать.
У них с двусмысленностью туго.
Готовь двуспальную кровать,

Ложись, без всяких разговоров,
Без предисловий и обид,
Ты можешь даже без декора.
Вниманья он не обратит

Ни на цветы на занавеске,
Ни на подсвечник со свечой.
Твой повод – стопудово веский:
Ты и сама себе – плечо,

Тебя не сбить ни с ног, ни с толку.
Так, не робей, скажи ему,
Что хочешь в койку с ним, и только,
Не по любви, а по уму.

Тогда не будешь ты в простое,
Ему нюансы – невдомёк.
Мужчина – существо простое,
Не понимает он намёк.

Ты можешь ножкою, плечами,
Улыбкой и морганьем глаз,
Мол, жду трамвая, не скучаю,
И мне, простите, не до вас.

Но так мужчин давно не клеят,
Ты старомодна, апропо,
Та – в дамках, кто займёт быстрее
Его трамвайное депо.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Зовут меня в гости

Зовут меня в гости и говорят:
- Накормим тебя кое-чем.
А я им – в ответ, опуская взгляд:
- Я после шести не ем.

- Пойдем в караоке, - звонят друзья, -
Там здорово так поют.
А я говорю: "Мне туда нельзя,
Ведь я, как назло, не пью" .

- Так мы для тебя разожжём кальян,
А сами – по пузырю.
Ну , что же такое? Опять изъян.
Лет пять уже не курю.

Подружки звонят: «Прошвырнёмся в бар,
Сок выпьешь там, вместо вина,
Веселье, мужчины, загар, пиар».
- Ну, что вы, ведь я – жена.

- Давай, замутим что-нибудь к январю,
Ну, может быть, ты споёшь?
- Я только своё пою, - говорю.
... Наверно, я – сволочь, всё ж.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Подруга-зима

Знаешь, что, дорогая подруга-зима,
Не пойти ли тебе (адрес знаешь сама)
За полярный какой-нибудь, замкнутый, круг?
Мне не надо твоих белоснежных услуг,
Не хочу я твоих одноцветных снегов
И от страха, вмерзающих в лёд берегов.
Не люблю я скрипучей твоей тишины.
Дай мне жизнь, растопи, дай цветущей весны
И раздень ты меня, ну, в конце-то концов,
И отстань со словами своих мудрецов,
Что не в этом, мол, счастье, погода – не в счёт,
И что каждый сезон начинает отсчёт
Новой жизни. От старой ты не убежишь,
Королевою снежной пленённый малыш.
Объясни это мальчику Каю тогда,
Что не сложит он «вечность» из кубиков льда.

Милый мальчик, растает сверкающий лёд,
Вместе с вечностью, он далеко уплывёт,
И любовь тихо выпадет первым дождём,
Мы с тобою немного еще подождём,
И поймешь, милый Кай, что твоей нет вины.
Просто Герда твоя так хотела весны.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Посидели

Посидели. Поболтали.
Выпили весь чай.
Два альбома полистали.
- Ты не провожай.

Плащ накинула неспешно.
Подошла к двери.
Он пошел за ней, конечно.
- Ладно, не дури,

Оставайся, мы ж не дети,
Я, ведь, не болван.
Сам прилягу в кабинете,
А тебе – диван.

Чуть замешкалась. Зарделась.
Блок – на стеллаже.
Нет, она не так хотела.
Было так уже.

Ей такое говорили -
Помнит времена.
Снова села. Покурили.
Выпили вина.

- Нет, я всё же… я поеду.
Встала за плащом.
- Жаль, а то могли б беседу
Продолжать еще.

Сколько раз так начиналось.
Шаг из-за стола,
А потом: «Прости. Усталость.
У меня дела».

Здесь расставлены капканы.
Надо бы уйти.
Кабинет и скрип дивана –
Пройдены пути.

Нет. А вдруг. Ведь, так бывает.
Он – совсем другой.
Он и плащ с нее снимает
Нежною рукой.

Платье, сброшенное на пол.
Старенький ярлык.
Он спокойный, без нахрапа –
Правильный мужик.

И она давно без блажи.
Чувствует обман…
Траектория всё та же:
Кабинет – диван.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Дурной зверь

Всё плотнее – на замок – дверь,
Всё больнее от любви след.
Что ты мечешься, дурной зверь?
Видишь, прошлого уже нет.

В этом месте не стоит дом,
В этот день не моросит дождь,
В этот час ещё мы не вдвоём,
В этот вечер ты меня ждёшь.

Я пока что не храню ключ
И не знаю, что войду в дом,
Ты пока ещё мне чужд, колюч,
А любимым станешь ты потом.

У меня ещё минут пять,
Не погас ещё свечи фитиль,
И не поздно повернуть вспять,
И глаза не разъедает пыль.

Солнце выше – коротка тень,
Ты к моей руке уже приник.
Буду помнить каждый наш день,
Словно это – первый наш миг.

Но плотнее – на замок – дверь,
И больнее от любви след.
Что ж ты вырвался, дурной зверь,
Если прошлого уже нет?

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Волчок

Всё по кругу: ты – по кругу,
Я – кругами, как волчок.
Мы – кусочки друг для друга,
Мелкий – от письма – клочок.

Мы, как буквы на бумаге,
Как прожилки на виске,
Мы всё время – в полушаге,
Как в туманном молоке.

Мы не сходимся в вопросах
Удивительно простых,
Словно речь о папиросах
Или слитках золотых.

Мы давно с тобой не спорим,
Нет для спора ни причин,
Ни желанья. В коридоре
Мы столкнёмся и молчим.

Все иссякли аргументы,
Изобрёл ты ноту «но».
Мы распались на фрагменты –
Незаконченным кино.

Я – в молчании, ты – занят.
Если через сотню лет
Одного из нас не станет,
То второй погасит свет

И уйдёт в метель и вьюгу,
Превратившись в маячок.
Мы с тобой вросли друг в друга,
Как в диаметр – волчок.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Строки

К чему эти строчки – рифмованный стук колёс?
Прозой, конечно, проще. Так в чём подвох?
Она себя ловит на том, что простой вопрос,
Словно предъявленный счёт, застаёт врасплох.

Но счёт не приносят. Куда-то пропал официант.
Из кухни с громом посуды вползает гарь.
Она же рифмует, один за другим, еще вариант,
Эти слова и буквы – ее инвентарь.

А снизу уже поднимают пожарный кран,
Чья-то судьба повисла на волоске.
Она научилась ставить защитный экран
Между собой и тем, что мешает строке.

Стоны пожарных сирен – тот ещё звукоряд!
Рушатся балки, огонь стоит на пути.
А строчки, проклятые строчки, ей говорят:
- Не торопись, ты успеешь еще уйти.

Крики пожарных, ухает вниз потолок.
Вроде, она была на втором этаже.
- Ты задержи дыханье, не страшен смог.
Она и не дышит, ей нечем дышать уже.

И это неважно – рифмой стучатся слова,
И кажется: эти уж, точно, наверняка,
А то, что бумага сгорела, так есть голова.
И тянется к ней горячей рукой строка:

- Успеем еще, допишешь, тогда пойдём,
Мне не впервой, я знаю, куда идти.
Стены горят, уже полыхает дом,
И ничего не видно….или почти.

Вроде, тоннель. Да нет же. И рано ещё.
Она же читала в книжках, что это – фигня.
Вот, кто-то ее накрывает большим плащом
И говорит: «Не бойся, держись за меня».

Строки (им всё равно) продолжают терзать,
Пена и шум воды – опять звукоряд.
Что же в сухом остатке? В клетку тетрадь.
Чуть подпалилась? Они ж, говорят, не горят.

Голос звучит: «Всё равно, оплатите счёт».
Ты ни при чём – это строки тянули вниз.
Значит, они тебя вывели. Как насчёт
Того, что они – «проклятые»? Ты извинись.

Она извинилась. Так легче взлетается ввысь.
Зато она знает, что строчки ее – не в счёт,
И вывел не тот, кто шептал: «Не торопись»,
А тот, кто накрыл тяжёлым своим плащом.

Теперь она точно знает: любовь – в руке,
Предъявленный счёт – не самый жестокий урок,
И смысл того, что сказано – не в строке,
А в том, что обычно читается между строк.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Айфоня

Она была тихоней,
Всегда в своей норе,
И прозвище Айфоня
Ей дали во дворе.

Она сидела тихо,
Уткнувшись в телефон,
Не дура, не трусиха.
Сезон сменял сезон,

Кругом рождались дети,
Дряхлели старики,
Мелькали дни в газете,
Беднели бедняки.

Она читала книги
О сказочных мирах.
Вокруг плелись интриги
И превращались в прах.

Уехали соседи,
Спилили старый дуб,
Росли чужие дети,
Открылся частный клуб.

Съезжались иномарки,
И плакал саксофон.
Айфоня в старом парке,
Читала свой Айфон,

Глаза не поднимая,
Не глядя на других.
В тот день, цветущим маем,
Шум городской затих,

Фонарь уже включался
В полночную игру,
И локон развевался
На ласковом ветру.

Сел на скамейку рядом
Какой-то человек,
Её окинул взглядом.
- Я совершил побег, -

Сказал мужчина тихо, -
Как хорошо. Весна.
"Тут стало много психов", -
Подумала она.

- Я вовсе не об этом,
Не из тюрьмы, нет-нет.
Вон, в том окне, без света,
Я прожил много лет

И видел Вас все годы
На этой вот скамье.
Сто раз менялась мода
На всяких кутюрье,

А вы – каким-то фоном,
Годами, день за днём,
Сидели с телефоном,
Читая что-то в нём.

Хотел спросить (простите,
Я, как в кустах рояль),
Вы здесь всю жизнь сидите –
Вы ждёте не меня ль?

Айфоня покраснела
И подняла глаза.
- Я, как Ассоль, хотела
Тугие паруса,

И Грэя - в каждом миге,
Боялась: будет боль,
Когда уйду из книги,
И пропадёт Ассоль.

Я чувствовала: в этом
Зашторенном окне
И осенью, и летом
Вы знали обо мне,

Вы просто ждали мая,
Чтоб выйти из дверей.
Вас как зовут? Я - Майя,
А Вы, наверно, Грэй?

... Шла пожилая пара,
Дождь шелестел листвой.
Он зонт держал, как парус
У них над головой.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Плохое снаряжение

Ну, что, уверенная женщина, сильна?
Любой удар способна мужественно выстоять?
Мужчина – слишком тонкая струна,
Он рвётся, если хоть немного высмеять.

Ты ищешь, как больнее уколоть?
Да, брось – неблагодарное занятие.
Он даже лёд сумел твой расколоть
И выдержать борьбу в момент зачатия.

Ты скажешь, что соперники слабы,
Неповоротливы, не так в себе уверены?
А может быть, сдавались без борьбы?
Да, ты права, их полегло немеряно.

А ты, мужчина, правда, ты силён?
Ты, как скала гранитная, без трещины.
Ты не обязан быть в неё влюблён,
Но покорить любую можешь женщину.

Не правда ли, она сдаётся вмиг
Под натиском мужского обаяния?
Она – твоя (ты к этому привык)
На первом и единственном свидании.

… Любые споры женщин и мужчин
Вмиг разобьёт простое утверждение,
Что нет недосягаемых вершин -
Есть непригодное, плохое снаряжение.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Тебе двадцать с чем-то, ты носишь клёш

Тебе двадцать с чем-то, ты носишь клёш,
Ты сходишь с горы, как с трапа.
Потом, в девяностом, ты пересечёшь
Полмира – с востока на запад.

Но куришь пока свой заморский Кент,
Смирившись с почтовой службой.
Ты знаешь: прочнее, чем клей «Момент» -
Давнишняя, старая дружба.

Приталенный батник! Весь мир с ума
Ты сводишь своим нарядом.
Ты всё в эти годы могла сама,
Но лучше, чтоб кто-то был рядом.

Он был, этот кто-то. Он песни пел,
Играл на твоей гитаре.
Вы с ним целовались (он был не смел)
На тёмном, пустом бульваре.

Тебя не пугал опустелый продмаг,
И не было блата на складе,
Ты знала, что «Архипелаг ГУЛАГ» –
Лет десять – при лучшем раскладе.

Хранил запрещёнку старый вахтёр
С наколкой – звездой – на коже.
Никто не донёс. Помнишь яркий костёр
И чтенье стихов – до дрожи?

Ты водку пила, не только "Нарзан",
В беседке, под старым домом,
А верхом разврата был Мопассан,
Развратнее – с каждым томом.

Ты годы, не деньги, брала взаймы,
И вексель давно просрочен.
Звонок с той планеты: «А помнишь, как мы
С тобой целовались ночью?»

«Что? Песня про тени наискосок?
Так это вопрос из кроссворда?
Не слышу. Ты что целовал? Песок?
Да, помню еще аккорды.

Вот, имя не помню. Такие дела,
У нас тут лет десять – за год».
… Ты в том, девяностом пересекла
Себя – с востока на запад.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Они, когда ругались, переходили на Вы

Они, когда ругались, переходили на "Вы".
Так было легче обоим.
Она - из дворянской семьи, с берегов Невы,
С детства Бродского читала запоем.

Она знала наизусть всех классиков
И могла говорить о них бесконечно,
А он стирал стихи свои ластиком
И по новой писал их в книжке библиотечной.

Она красила ресницы ленинградской тушью
И пила кофе с французским шоколадом,
А он удивлялся: почему с таким равнодушием
Она скользит по нему невидящим взглядом?

Она вечерами гуляла с собакой в парке,
А он, как раз, в это время проходил мимо
И видел, как она исчезала в широкой арке,
И это было невыносимо.

Он поднимал голову, а там, на шестом этаже
Загоралось окно, второе слева.
И словно в киношном монтаже,
Появлялся профиль его королевы.

Он стоял под её окнами,
Мечтая взлететь на её этаж шестой.
Но его очки с толстыми стёклами
Так нелепы рядом с ее красотой.

Он придумывал способы заговорить с ней,
Но так, чтобы наверняка.
Лучше, наверное, вечером, при свете фонарей,
И представить, что это свет их ночника.

Он снова писал стихи и стирал их,
Он думал: а вдруг, ей не понравится?
Он видел, как сходит улыбка с губ ее алых,
Но она и без улыбки - красавица.

Тот вечер был ветреным и дождливым,
Тени от фонарей расплывались в тумане.
Он пришел к её арке таким счастливым:
Стихи, написанные для неё - в кармане.

Он подойдет и скажет: это для Вас,
И протянет ей свою книжку.
Она посмотрит на него анфас
И скажет: какой же Вы чудный мальчишка.

Потом всю ночь будет читать его стихи,
А наутро выйдет из дома. Нет, ему не приснилось,
Он узнал ее лёгкие духи -
Это она специально для него надушилась.

Она возьмет его за руку и приведет к себе.
"Это мой муж", - скажет она родителям,
И станет главной в его судьбе
Женщиной и первым зрителем.

… В тот дождливый вечер, когда он стоял у арки,
И по толстым стёклам очков стекали капли дождя,
Она гуляла с собакой в промокшем парке,
И вдруг, уже уходя,

Повернулась. Его накрыло горячей волной.
(За один ее взгляд - он уже благодарный).
Она сказала: "Я буду Вашей женой,
Но Ваши стихи - бездарны".

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Ты искала любовь, не мужа

Ты искала любовь, не мужа,
Не богатеньких женихов,
Не просила дарить жемчужин,
Проходила мимо мехов.

Не брала ни цветка, ни хлеба,
Ни заморских духов дорогих.
В платье ситцевом и нелепом
Ты влюблялась совсем в других –

В тех мужчин, что умели слушать,
В их помятые воротники,
В их ранимые, тонкие души,
Несмотря, что пусты кошельки.

Ты любила не только умных –
И бессовестных, и врунов,
И тихонь, и излишне шумных,
И, чего уж скрывать, козлов.

Ты читала: любовь – коварство,
Но влюбилась, как раз, в козла.
А ведь принцы сулили царство,
Только царством ты не брала.

Ни конфеток и ни колготок –
Даже в мыслях (мы ж не рабы).
Ты смотрела тогда на красоток
И такой не хотела судьбы.

Нет заморских духов, жемчужин,
Драгоценного нет барахла,
Не нашла ни любовь, ни мужа
Даже этого нету, козла.

Телевизор включаешь ночью,
Там – программа из жизни актрис…
То ли спрос на тебя – не очень,
То ли принцы перевелись.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Говорят, что в молчании сила

Говорят, что в молчании – сила,
Что неплохо – дождаться утра.
Я б молчанье с собою носила
И была бы умна и мудра.

Я бы знала, что слово – ничтожно,
Взгляд умеет без слов говорить,
А любовь может стать невозможной,
Если больше не в силах любить.

Я б сумела ответить молчаньем,
Даже, если бы ты был неправ,
Я бы звук заменила звучаньем,
Вместе с флейтой неплохо сыграв.

Вот бы спрятать слова в дальний ящик
Или пусть их смывает водой,
Но любовь, что была настоящей,
Милый мой, стать не может враждой.

Впрочем, нету в молчании силы,
Невозможно быть сильной, любя.
Неужели, я правда, любила
Настоящей любовью тебя?

Столько слов было сказано резких,
Столько было ненужной борьбы.
Всё быстрее мелькают отрезки,
Как в окне – верстовые столбы,

И изношен страховочный пояс,
Темнота, и откос каменист,
И несётся пустеющий поезд,
И давно соскочил машинист.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Гвоздь

Самое тёмное время – перед восходом,
Сонное солнце почти готово к прыжку.
Звуки ушли без меня, я стою у входа.
Надо бы выйти, пока не снесло башку.

В ящике справа гвозди лежат, отвёртки,
(Думаю не о главном, и странно самой)
В правом кармане пальто шелестит обёртка
От леденца, что съеден прошлой зимой.

Надо бы плакать, скулить недобитым зверем,
Хлопать дверьми, тебя проклинать и ночь,
Можно еще метаться от окон – до двери
И в порошок все письма твои толочь.

Писем, конечно, нет, тех, на белой бумаге.
Файлы стереть из компьютера – нужен расчёт…
Я от двери открытой – стою в полушаге…
Тысячи эсэмэсок твоих – не в счёт.

Бросить пальто, словно шкуру большого зверя.
Только какой из меня кровожадный зверь?
Я – не тебе, я себе, (понимаешь?) не верю,
В то, что сумею так просто захлопнуть дверь.

Эти отвёртки, обёртки и треск винила,
И на столе – тарелки – следы гостей.
Буду себя успокаивать тем, что любила,
Но из спокойных, как я, не сделать гвоздей.

Самое тёмное время – перед восходом.
Звуки унёс с собою последний гость.
Я – в коридоре пустом, я стою у входа
Шляпкой наружу – тобой недобитый гвоздь.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Валентинка

 Раз в году я включаю блондинку,
В день влюбленных друг в друга сердец.
Я хочу, чтобы ты валентинку
Мне в подарок принёс, наконец.

Я обычно – в нормальных пределах,
Без претензий, капризов и слёз,
Но раз в год я бы очень хотела,
Чтобы ты валентинку принёс,

Хоть какую: с клубникой, малинкой,
Хоть сердечко (пошлятина, фу).
Всё равно, лучше б ты валентинку
Спрятал в нашем бескрайнем шкафу.

Не прошу ни алмаз, ни овчинку,
Ни оливки и ни пахлаву.
Принеси мне одну валентинку,
Если хочешь мою похвалу.

Ты же видишь: я вся, как тростинка
И, вот-вот, улечу на метле.
Сколько лет я прошу: «Валентинку
Подари мне хоть раз в феврале».

Вон, вокруг и любовь на картинках,
И сердечки – на разных местах,
Все подружки мои – в валентинках,
Только я утопаю в цветах.

Ты не знаешь, что могут блондины,
Даже очень кого-то любя.
Вот, возьму, приведу Валентина
И тогда посмотрю на тебя.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Когда-то она выходила...

Когда-то она выходила, прикрыв колено,
из тех коммуналок, где не защищают стены,
где мир состоит из серых кастрюль с борщами,
а коридоры старыми пахнут вещами.
Она подводила стрелки, прикрыв ресницы,
из дома она шагала, как за границу.
И шаг – от бедра, как Мерилин в Голливуде,
и знала, что будет любовь, непременно будет.
А как же еще? По-другому и не бывает.
- Осталось недолго – и выпрямится кривая, -
считала она, плывя полосою белой, -
ведь это легко – иногда становиться смелой.

Она доходила до шумного перекрёстка.
Её избивала метель, ударяя хлёстко,
дожди издевались, топили в холодных лужах,
но грела надежда на то, что никто не разрушит
очаг, нарисованный холст в каморке у Карло,
где платье простое ее до того шикарно,
что дамы слегка кивают, с восторгом глядя
на то, как она хороша в неземном наряде,
а кавалеры в поклоне снимают шляпы,
и даже собаки мохнатые тянут лапы.

Так и стояла она, а толпа спешила
сквозь годы, сезоны и смены марок машинных.
Метро – за пятак, сквозняки - в телефонных будках,
сменивший Ивана – Фархад в непрогретой маршрутке,
мобильный, занявший место почтовой марки
и, кто-то, страной управляющий вместо кухарки,
смесь парков цветущих и крашеных чистых скамеек,
и вкус на губах – за семь неизменных копеек
фруктового, что продавалось у детской площадки,
и радостных криков детей, играющих в прятки.
И появлялись, и пропадали пункты обмена,
но только очаг нарисованный был неизменным.

И, вроде, давно расселили ее коммуналку,
теперь она замужем и, заодно, театралка,
и кудри ее хороши, и платье шикарно,
вот, только очаг, что в каморке у старого Карло,
всё так же неярко горит на холсте загрубелом,
а там, за холстом, снова жизнь – полосою белой.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Вот, тогда заживём

Скоро весна. Вот, тогда заживём –
Купим корову, посадим картошку,
Новым бревном подопрём старый дом,
Ваенги песню споём под гармошку.

Будем к соседям ходить на блины,
Церкву достроим и скинем тулупы,
Нам – сапоги да простые штаны,
Что еще надо нам? Хлеба да супа.

Лето придёт. Вот, тогда заживём,
Ягоды – из лесу, поле ромашек,
Свёклу посадим, моркву в чернозём,
Будем наливку глотать из рюмашек,

Тех, что привёз в девяностом сынок,
Больно он занят, но часто звонит нам,
Как-то подарок прислал нам – брелок,
Он там начальником, в банке кредитном.

Осень приходит – готовься к зиме,
Банки с грибами, соленья в подвале.
И ничего, что дороги – в говне,
Деды, вон, жизни за нас отдавали.

Всё у нас есть, мы еще на плаву,
Вон, как красивы закаты на речке!
Домик протопим и скосим траву
И запасёмся дровами для печки.

Скоро зима. Надо баньку топить
И подлатать малость будку собачью.
К Новому году – гирлянду купить,
Видели как-то в одной передаче.

Пусть говорят: таковы времена,
Мухи летают у нас, не ракеты.
Так и живем. Нам зима, как война,
Вот, победим и всегда будет лето.

Выдержать зиму бы эту вдвоём,
Как-то прокормимся хлебом с картошкой.
Скоро весна. Вот, тогда заживем.
Ваенги песню споём под гармошку.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Если б я была мужчиной

Видео из цикла "Пишу и говорю" здесь

Если б я была мужчиной, просыпалась бы – и в баню,
Там бы пиво с мужиками и о бабах – целый день.
Я бы к вечеру в квартиру приползала на карачках,
И икала бы, и тёще говорила: «Дай борща!»

Если б я была мужчиной, я любила бы рыбалку,
Я червей бы ковыряла у соседа во дворе,
Я бы удочку купила и другие причиндалы,
Я с собой взяла бы водки и отправилась удить.

Если б я была мужчиной, я б не брилась никогда бы,
Отрастила бакенбарды с бородою и усы,
Я бы этими усами удивляла бы прохожих,
Как художник, всем известный, с тонкой психикой, Дали.

Если б я была мужчиной, я б каталась на мопеде
И кричала встречным тёлкам очень нужные слова,
Мне бы тёлки улыбались и виляли бы задами,
И какая-нибудь тёлка обязательно б дала.

Если б я была мужчиной, я б работала прорабом,
Я б курила папиросы и болтала про футбол,
Я бы спать ложилась в майке с дыркой, где-нибудь на пузе,
Я бы треники носила – в них удобно в огороде и на кухне водку пить.

Хорошо, что я не буду ни мужчиной, ни прорабом,
Хорошо, что мне рыбалка вместе с водкой не нужны.
Хорошо, что бакенбарды я видала только в книжках
И не выращу усы я, как известный всем Дали.

Хорошо, что мне до тёлок никакого нету дела,
И не мне они виляют, и не я им вслед кричу,
Хорошо что в бане – парюсь, а не пиво – с мужиками,
И домой не приползаю, и на тёщу не ору.

Да и нет в квартире тёщи. Есть немытая посуда
И нестиранные майки, и не убрано в шкафу.
Я с утра встаю – на кухню, там готовлю мужу завтрак
И стираю, и смываю, и со шваброю – полдня.

Между стиркой и уборкой я подкрашиваю глазки,
Напомаживаю губки, надеваю каблуки
И иду себе работать не прорабом – продавщицей,
Чтобы к вечеру, усталой, завалиться в дом без ног,

А потом опять – готовить, помогать учиться детям,
Убирать и мыть посуду, пять минут – на сериал.
Чтобы муж пришел из бани. «Дай борща!», - сказал бы грозно
И икнул бы и уснул бы...
Может, лучше – мужиком?

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Он и она

Не то, чтоб холодно, а как-то сыро,
не греет опустевшая квартира,
нет света в чёрной глубине камина
и чая – с ароматным, пряным тмином,
из крана гулко капает вода,
так, каплей, выпадают из гнезда.

Она посмотрит в коридор из полумрака:
«Как жаль, что не купили мы собаку,
сидела бы сейчас у ног моих,
и мы бы разделили на двоих
чужое, опустевшее жильё,
и я бы спину гладила её».

А он беспомощно сидел в машине:
«Как хорошо, что в этом магазине
мы так и не купили ей собаку…
Бензина хватит – больше полубака…
Какая сырость и густая мгла…
Она б собаку мне не отдала…
Сейчас бы пригодилось одеяло,
она его так ловко отбирала,
что я, как пёс, спал с краю по ночам
и придирался к ней по мелочам…
Я так и не почистил наш камин,
шутил, что сделаю как муж и гражданин».

Она легла в холодную постель,
ей всё равно, что нету новостей
из ящика в углу, что он, как мебель,
темнее тёмного – на сумеречном небе,
и ни к чему ей это одеяло,
и надо как-то начинать сначала:
не слышать звук закрывшейся калитки,
ключей – он их оставил, как визитку,
по-деловому, на столе её,
не видеть сложенное стопкою бельё
в закрывшемся послушно чемодане,
в конце концов, всё обошлось без брани.

Подумал он: «Вся жизнь – в коротком дне», -
оставшись с пустотой наедине.
В окне напротив – тени от свечи,
как громко падали на стол ключи,
бесшумно к полу подлетал стакан,
и быстро закрывался чемодан.
Он успокоится под мерный стук колес,
как без хозяина – давно привыкший пёс.

И вот, когда скрутил ее тотальный страх
и не осталось ни надежды в вечерах,
ни веры – в предрассветной тишине,
ни истины – ни в дружбе, ни в вине,
когда любовь вдруг рухнула, как в пропасть,
и ценным оставалась только пропись
на том листке, где в первую их встречу
он написал: «Звони. Всегда отвечу,
и помни: что бы ни произошло –
наш первый вечер – главное число,
всё остальное – глупость, ерунда,
есть мы с тобой. И больше никогда
не будешь ты, как прежде, одинока
и не услышишь ни укора, ни упрёка»,
Она вертела скомканный листок
(какой жестокий пройденный урок),
и надо как-то выплывать со дна,
и привыкать, что ты теперь – одна.

… И вот, когда затихнул шум колёс,
ключ повернулся и залаял пёс.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Запрети себе хмуриться

Запрети себе хмуриться
Здесь, сегодня, навек.
Разве хмурится улица?
Разве хмурится снег?

Разве хмурится радуга,
Умирая в реке?
Даже радуга рада бы
Прижиматься к щеке.

Запрети себе грустности
Здесь, сегодня, сейчас.
Разрешай себе глупости
Каждый день, каждый час.

Пусть смеются прохожие,
Ты один – невесом,
Даже с содранной кожею,
Ты талантлив во всём:

В том, что ты – яркой радугой –
Берег к берегу мост,
Что растопишь и Ладогу,
И бесчувственность звёзд.

Разреши себе слабости
В этот миг, прямо здесь,
Разреши себе сладости –
Всех мороженных смесь,

Всех цветов настроение,
Каждой ноты экстаз,
Стань счастливым мгновением
Для кого-то, на час:

Для таксиста, попутчицы
С разноцветным плащом.
Если вдруг не получится,
Пробуй, пробуй ещё.

И, быть может, когда-нибудь,
В окружении звёзд,
Перекинется на небе
Твой, из радуги, мост,

Остановится улица,
Бросит взгляд в высоту,
Запретит себе хмуриться
И пойдет по мосту.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Мачо

До чего же хороши снимки!
Ты вполне себе крутой мачо,
Под завязку ты забил симки,
Каждый снимок – для своей клячи.

До чего же накачал бицепс!
Как эффектна у окна поза!
Презираешь ты блины с пиццей,
Протеины – это твой козырь.

"Не качается? Так он – чайник", -
Говоришь и даришь ей броши.
А она тебе в ответ смайлик,
С ним запас словарный – чуть больше.

Фотки ставишь в "Инстаграм" в джиме,
Кубик пресса – выше стал рангом,
Стоя, лёжа, да в любом жиме
Ты жонглируешь стальной штангой.

Местный мачо, не индюк дутый,
Где не джим, там наложил вето,
Ты со штангой – прямо весь брутто,
А без штанги, говорят, нетто.

"Посмотри, какой большой бицепс", -
Рекламирует тебя кляча...
... Я же буду есть блины с пиццей,
Это лучше, чем молчать с мачо.

Каждый бицепс – это знак товарный,
Как табло для биржевых сводок.
Только жаль, что мой запас словарный
Меньше, чем нащёлкал ты фоток.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

История болезни

Он был красноречив, и всё – по делу.
Он голос повышал и децибелы,
Сначала – в неосознанном отказе,
Потом – в неописуемом экстазе,
Затем экстаз сменился пониманьем,
Он слушал с исключительным вниманьем,
Размахивал руками, пил хмельное,
Переходил на шёпот паранойи,
Он спрашивал и отвечал охотно,
Всё – сам с собой, как звук на стане нотном,
Сверкал глазами – неумелый трагик,
Рвал в клочья чистые листы бумаги,
Чертил каракули на свёрнутой салфетке,
Шнур вырывал из штепсельной розетки,
Швырял ключи, пальто, её перчатки,
(Как хорошо, что в доме нет взрывчатки),
Он наполнял квартиру ультразвуком
Слов не хватало – обходился стуком
И по поверхности стола, и по тарелкам,
Переходил на иностранный, типа, «велкам»,
Он прерывал себя на полуслове,
Приподнимал от удивленья брови,
Орал не подключённому айфону,
Грозился прыгнуть на асфальт с балкона
(Хотя, балкона не было в квартире),
Хотел отвёрткой сделать харакири,
Но подходящего не отыскал размера,
Воображаемому кланялся партеру,
Он ждал аплодисментов, но напрасно,
Всё было убедительно и ясно.
Он был красноречив, и всё – по делу…
Она тоскливо матом посмотрела.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Засугробило

Засугробило, замело,
То ль темным-темно, то ль белым-бело,
То ли просто проснулась вьюга.
Заметелило, занесло,
Впору плыть и махать веслом,
Снежным пухом бросать друг в друга.

Заянварило до окна,
Снег блестит, словно он – блесна,
Ни лыжни не видать, ни следа.
Завалило за два часа,
Залетает слезой в глаза,
Впору – чай и укрыться пледом.

Но стою и смотрю в окно,
Засугробило? Всё равно,
Не дожить до весны – с зимою.
Не расчистить веслом пути,
Так и мне – не дано пройти
Эту зиму вдвоем с тобою.

Ты дотронулся до плеча:
- Ты, любимая, горяча,
Жар такой, словно ты в пустыне.
Не смотри ты в окно, на след,
Вот, укутайся в теплый плед,
Чай с малиной сейчас остынет.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

79-й путь

На табло погасло расписание.
Цифры отключились от сети.
"Граждане-товарищи, внимание:
Впереди закончились пути.

Отойдите от окна, пожалуйста,
Видите, безмолвствует народ.
Он теперь другой народ, безжалостный.
Здесь не семьдесят девятый год".

Как же так? А кто же мы и где же мы?
Почему так пусто во дворе?
Я одна иду по снегу свежему,
Шарфиком прикрывшись, в ноябре?

И, зажав в ладошке крепкой варежки,
Клёшем подметаю тротуар,
И колечко покупаю с камешком
В лавке под названьем "Антиквар"?

Ничего в нем нету антикварного -
Зеленеет камешек стеклом.
Но колечко, как кольцо бульварное,
Дышит мне в лицо весны теплом.

Кашляют автобусы моторами.
Слева от прохода, ряд седьмой,
Проступает рожица, которую
Рисовала на стекле зимой.

Я еще ни в ком не разуверена,
Прыгаю с подножки на ходу.
Неужели, это я уверена:
Где не проплыву - пешком пройду?

Неужели, поднималась, падая,
Словно императорский курьер?
Качественней всех "Шанелей" с "Прадами" -
Сделанная я - в СССР.

Неужели, мальчик ветром шквалистым
Унесён в пятидесятый класс?
Может, помнит он, как целовались мы?..
Если этот мальчик жив сейчас.

"Граждане-товарищи, в сторонку и
Не мешайте чистить запасной"...
Через сито просочилось тонкое
Время, словно луч - в проём дверной.

За петлёй петля - шарфы развязаны,
Цифры на табло несутся вспять.
Что когда-то было недосказано,
Никогда уже не досказать.

"Граждане-товарищи, внимание:
Ничего не видно впереди.
Поезда идут по расписанию
С семьдесят девятого пути".

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Обнова

Каждый купить мечтает обнову:
Сосед – статуэтку из кости слоновой,
Он ими заставил все полки в квартире
И к потолку присобачил в сортире.

Наташка мечтает о шёлковом платье
На голое тело. И к Сашке – в объятья.
Не зря же ждала она долгих три года,
Когда его выпустят, блин, на свободу.

Людмила не хочет свободы, ей – мужа.
Она неприступная только снаружи,
А вечером, выкушав водки с компотом,
В Фейсбук выставляет пикантные фото.

Вахтанг из Фейсбука мечтает о бабе-
Блондинке – и в самом глобальном масштабе!
Блондинок полно, как Вахтангов – с лезгинкой,
Вот, правда, не ясно, кто больше – блондинка.

Серёга мечтает о Мазератти,
Кайфуя в своей необъятной кровати.
Послойно он жир набирает на теле,
В теории зная о каждой модели.

Модель Виолетта мечтает о принце,
Фундаментальный используя принцип:
Сначала – замужество; домик, как в сказке,
А после – постель и любовные ласки.

Но что-то не клеится у Виолетты.
Прекрасны и тело с душой, и анкета,
Но надобно принцу от этой модели
Утех сексуальных (и только) в постели.

Артистка за главной охотится ролью,
К главрежу она подбирает пароли.
Она не использует принцип модели,
С продюсером лёжа в уютной постели.

Продюсер мечтает выручить деньги
За тот сериал – о глухой деревеньке.
Он мыслит, влезая в домашние тапки,
Решает: кому бы отдаться за бабки.

Но с бабками стало совсем непонятно:
Доллар – под стольник – расклад вероятный,
И каждый – от Путина до генералов –
Прячет, что может, от глаз либералов.

Соседу – до лампочки Путин и доллар,
Он в шкафчике держит запас валидола.
Просрочен? Неважно. Ему бы обнову –
Найти статуэтку из кости слоновой.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Рассказ

- Какая стройная, - подумала, нырнув в метро, старушка, глядя на девушку, идущую по перрону на шпильках. Девушка задумалась:
- Я для него – игрушка.
- Не упади, - буркнул нищий, макая хлеб в жестянку с килькой.
- Фу, какой грязный, - поморщилась барышня в белом пальто, - как ужасно – считать подземку своим жилищем.
- Не может быть, - мужик в кепке тупо смотрел на газетные цифры лото, - теперь заживу, не то, что этот голодный нищий.
- А вдруг, у него есть богатый брат, какой-нибудь принц? - сказал мальчишка маме в белом пальто, посмотрев на нищего с килькой.
- Надо сыграть с этим боссом-выскочкой блиц, - подумала дама в очках, вытаскивая из волос шпильку.
Мальчишка дочитал «Принц и нищий», когда поезд подъехал к станции.
- Хорошо, что мой папа – босс, - подумал он, - и мама – не дура.
Девушка на шпильках, решила, наконец, заняться танцами, чтобы сохранить стройность фигуры.
Барышня в белом пальто вошла с сыном в офис мужа. Там дама в очках готовила кофе для босса. Мужик в кепке, сыграв в лотерею, понял, что босс ему больше не нужен. Нищий, стрельнув у счастливчика, нюхал душистую папиросу.
Та, что на шпильках, боялась остаться одна, когда стукнет ей сорок. Босс ей сказал в телефон:
- Что за глупости, ты для меня – не игрушка.
Бросил трубку, подумал:
- Как я устал от этих разборок.
- Заботливый ты у меня, сынок, - обняв его вечером, всплакнула старушка.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Если плохо

Если плохо – пиши об этом,
стало хуже – пиши об этом,
за окном зима – играй лето,
так уходит боль.
Если плохо – придумай счастье,
стало хуже – придумай счастье,
нацепи, как браслет, на запястье
нарисованную любовь.

Если больно – рисуй об этом,
стало хуже – рисуй об этом,
темноту заливай светом,
и настанет день.
Если больно – танцуй радость,
стало хуже – танцуй радость,
сшей платок из цветастых радуг
и на плечи надень.

Душат слёзы – смотри в небо,
стало хуже – всмотрись в небо,
там такие порой забавные
облака.
Душат слёзы – запей смехом,
стало хуже – запей смехом,
пусть разносится он эхом
и плывет, как река.

Если страшно – так пой об этом,
стало хуже – так пой об этом,
только первые полкуплета
нелегко сложить.
Если страшно – играй смелость,
стало хуже – играй смелость,
это просто пришла зрелость
и хочет жить.

Если пусто – иди на площадь,
стало хуже – иди на площадь,
там бывает гораздо проще
встречать рассвет.
В пустоту заливай удачу,
смейся, если не хватит плача,
не бывает простой задачи,
но бывает ответ.

А потом напиши повесть,
расскажи, как один поезд,
заблудившись, летел в пропасть
и не видел земли.
Не поверят, сравняют с пылью,
скажут: «Нету такой были».
Только знаешь ты: это крылья
слишком больно росли.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Я поставлю СиДи

Я поставлю СиДи с популярным певучим Бон Джови,
Разложу на столе самобранку – дары магазина.
Винный погреб – тебе, а сама ограничусь Боржоми.
Нацеплю что-то модное, типа, в обтяжку лосины,

К ним добавлю прозрачную мини-тунику,
Каблуки (так и ноги длинней, и живот незаметен).
Фонари за окном, и янтарные в комнате блики,
Я, наверно, неплохо смотрюсь в чуть мерцающем свете.

Вот, сейчас ты войдешь, предположим, с букетом сирени,
Впрочем, вряд ли: сирени в продаже не сыщешь в Нью-Йорке.
Если только сорвать, не боясь полицейской сирены.
Твой любимый омлет остывает на теплой конфорке.

Я, наверное, в тысячный раз от окна до пустого порога
Всё хожу и хожу, словно зверь, по огромной квартире.
И мне кажется: этот Бон Джови халтурит немного,
Выпил лишнего, вот и поёт в придорожном трактире.

Где же ты? На часах – перевёрнуты тонкие стрелки.
Не нужна мне сирень, я согласна на три ярко-красных гвоздики.
Потихоньку съедаю дары магазина из белой тарелки
И уже не надеюсь на нужный эффект от прозрачной туники.

Вновь, по третьему кругу, СиДи, и согрелась Боржоми.
Ни сирени, ни красных гвоздик с позапрошлого лета.
Знаешь, что? Я теперь не люблю глупых песен Бон Джови,
И не буду готовить дурацкие эти омлеты.

… Ключ в двери повернулся. Бегут к тебе ноги,
И я слышу за окнами вой полицейской сирены,
И Бон Джови вдруг лучше запел, значит, здесь, на пороге –
Ты, с букетом небесного цвета сирени.

Ты когда-то сказал: «Я однажды тебя удивлю,
Может, это и будет ненужный пустяк, ерунда».
В декабре – ты с сиренью. Я больше и больше люблю
Эту песню, в которой Бон Джови поёт про «всегда».

© Валерия Коренная

↑ Наверх