← Назад к списку годов

СТИХИ 2000-2010

Как же ты мог так?

Как же ты мог так?
Я ведь тебе не враг,
Я даже больше, чем друг,
Ярче, чем солнечный круг,
Тоньше незримых лучей
И необъятней ночей.

Как же ты мог так?
Впрочем, уход – шаг,
Только смотря как.
Это, скорее, побег
В остановившийся век.
Это, скорее, обман -
Встать между выбором стран.

Как же ты мог так?
Словно в песок – рак,
Впрочем, смотря как.
Самоубийство – шаг.
  
© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Краткая энциклопедия мата

Для взрослых

Чтобы публику не шокировать, 
Я решила: начну с предисловия,
Мои яхонтовы да сапфировы,
Может, всё, что звучит – сквернословие?
 
Наш язык – от монголов, латиницы,
Что ходить нам по кругу да около? 
Если кто-то невинным прикинется,
Бросьте камень в Толстого, Набокова.
 
Долетит камень ваш до Буковского
И до Пушкина, и до Есенина,
По дороге задев Маяковского,
Не на ханжестве Русь-то засеяна.
 
Даль в своем словаре слов немеряно,
Двести тысяч, отметил. И правильно.
Для сравненья. В английском, проверено, 
За 750 перевалено.
 
Если ж в русском убрать то, что спорное, 
То, считай, ничего не останется, 
Из трех слов, а не букв – всё фольклорное
Незаметно и тихо рождается.
 
Иногда просто лучше не скажется,
Если только в чести самокритика.
Я ругаюсь иль мне это кажется,
В новостях говоря о политике?
 
О царьках, выбирающих вотчину
И плюющих с трибун в избирателей,
О блестящих плодах с червоточиной
И таких же друзьях и приятелях.
 
Об убийствах, насилии, подлости,
О коррупции в зоне известности,
Подцензурно, по-детски, как в повести.
Но по мне Губерман – ближе к честности.
 
Нет, ей-Богу, ведь лучше не скажется,
Дмитрий Быков, и тот, разрешает всё.
Мы жуем подцензурную кашицу,
Да по-русски сказать не решаемся.
 
А бывает, и водка с закускою
Не поможет  веселью в компании, 
Скажешь слово одно - чисто русское,
И царит за столом понимание. 
 
Уши детские с этим не справятся.
И писать словари - дело скучное.  
Вряд ли этот доклад вам понравится. 
Ведь фигня эта - чисто научная.
 
В первой части - слова первозданные,
С отступлением в стиль романтический,
Часть вторая - природные данные,
Ну, а в третьей - как это технически.

*****

Безгранична эта тема.
Развернувшись, наконец,
Мы рассмотрим в виде демо
Выражение «пиздец».

Неисповедимы тропы
Неудавшихся лицом,
Мы тогда большую жопу
Называем пиздецом.

Так же кличем пиздецом мы
То, что радует наш глаз:
Приторговывать лицом бы
Этой жопе в самый раз.

Ресторан. Икра с лососем.
Коньячок. Салат. Тунец.
Мы в восторге произносим:
«Охуеть, какой пиздец»!

Если ты кого обидишь,
Скажут о тебе «бесстыж».
Ты воруешь, значит, пиздишь,
Много говоришь – пиздишь.

Грани тонкие порою,
И всего не перечесть.
Отпиздячить – бить с лихвою,
Остопиздеть – надоесть.

Мы нередко в этой жизни
Вопрошаем: «Быть-не быть?»
Отмудохать иль отпиздить,
Означает – тоже бить.

Врет товарищ, не краснея,
Год и десять лет подряд,
Он дошел до апогея,
«Испизделся», - говорят.

Вот менты поймали лоха,
Тупо взяли на испуг.
«Идиот», - звучит неплохо,
Только правильней – пиздюк.

От него ушла супруга,
Он хуевый был отец.
Говорят друзья друг другу:
«Все, теперь ему пиздец!»

А жена нашла другого
И сбежала от нужды.
Не подумайте плохого,
Он ей просто «дал пизды». 

Провозили контрабанду,
Взял за жопу их отряд.
«Не пиздеть, была команда», -
Про такое говорят.

Не совсем уж я плохая,
Я могу молчать, любя.
«Ты пиздишь, я отдыхаю», -
Значит, слушаю тебя.

Скажем, человек надежный,
Книга, фильм или дворец.
Называть такое можно:
«Всё пиздато». И конец.

Вот заметочка в газете:
Он ракеткою – шарах,
Чемпион в последнем сете
Распиздошил в пух и прах.

В коллективе всё как надо,
Время выборов, пора.
И кричат с трибуны гады:
«Пиздобратии ура!»

Вот, избрали все друг друга,
И потом, как апогей -
Веселится вся округа
Пиздопляскою своей.

Он сенатор неумелый,
Лежебока и лентяй,
Всё, что обещал, не сделал,
Одним словом, распиздяй.

Если ж он, в песцовой шапке,
Сорок восемь лет подряд
Из казны тащил все бабки,
«Вот, напиздил!» - говорят.

Лет двенадцать за решеткой,
Словно в собственном дому,
Телевизор, пиво с водкой -
Не хуево жить ему.

А соседи по несчастью,
Скажут, мокрый хлеб жуя:
«Мы сидим за соучастье?
Интересная хуйня».

И добавит, как начальник,
Пред прыщавеньким юнцом:
«Я б ему набил ебальник,
В смысле, жирное лицо».

Если муж ушел к подруге
В распрекрасное жилье,
То молва по все округе:
«Он съебался от нее».

Он сидит весь день на даче,
Знает только слово «дай».
Тут уж вывод однозначен:
Этот, точно, разъебай.

Оформляешь документик.
Не поможет даже блат,
То разденьтесь, то оденьтесь,
«Доебался», - говорят.

Вдохновение парнише
Прет который день подряд.
Он ужасно быстро пишет:
«Вот, ебашит», - говорят.

Мы от камня увернемся.
Он ребенок, как птенец,
Вот ему мы улыбнемся:
«Ну и пиздрик, сорванец».

Если ж он большой, капризный,
Врет и маме, и отцу.
То ему мы с укоризной:
«Нет, подъёбка не к лицу».

Скажем, друг твой ахинею
Говорит. Ну, ерунда.
Выраженье «я хуею»
Применяется тогда.

Стал спортсмен лицом землистый,
Побежали за врачом.
В пах герою-футболисту
Захуячили мячом.

Я смотрю на атлас мира,
Разделён он и един,
Коммунальная квартира,
Как румынский Хуедин.

Женщина с красивым бюстом,
Угостишь – она твоя.
Упс, опять в бутылке пусто,
Удивляйся: «Ни хуя».

Бросил вдруг ее мужчина
Иль обидела родня.
Если нет на то причины,
Вопрошаем: «На хуя?»

Парень мается от скуки,
Занимаясь ерундой,
Он занять не может руки.
Ох, страдает он хуйней.

Разговор под водку в бане,
Восхищался графоман:
«Про Каренину, про Аню -
Охуительный роман».

Вот вокзал междугородний.
На вокзале – поезда.
Ехать мне, куда угодно,
Однохуйственно, куда.

Слесарь починил проводку.
Можно жахнуть вечерком, 
Наебенился он водкой,
Нахуячился пивком.

За углом - поддельный Ролекс.
И, браслетами звеня,
Скажет друг мой, дядя Толик:
«Натуральная хуйня».

Если всё тебя достало –
И подруги, и родня,
Ты тогда открой ебало:
«Пошли на хуй от меня!»

Здесь недопустима лажа,
Должен быть во всем резон,
А иначе кто-то скажет,
Что ты просто мудозвон.

Но еще бывает хуже:
- Как же ты так мог, Борис?
Президент тебя – на ужин,
Ты – мудак и жополиз.

Словно гад, непробиваем,
Прилипает, как микроб.
Мы такого называем
Просто старый козлоёб.

Может, твой начальник – лютый
И ему всегда видней.
Назовем его «ублюдок»,
Но «блядина-то» - сильней.

Вот идет краса-дивчина
И бросает томный взгляд.
Ощущает вдруг мужчина
Просто блядский агрегат.

Вот в окно залез воришка,
Спиздлил ящичек вина.
Что за блядский городишко?
Что за блядская страна?

На работе часто, братцы,
Слыша не по делу смех.
«Хватит блядством заниматься!» -
Крикнуть хочется на всех.

Иль такую вот репризу
Можно вечно повторять:
«Что за блядский телевизор,
Вырубается опять?».

Дети сыты, муж в порядке,
Красоты – не занимать.
«Борщ готов, пошла на блядки»,-
Скажет преданная мать.

Вот, летит кирпич в окошко,
Кто-то просто припугнул.
Но приедет неотложка.
Есть диагноз: «Ебанул».

Рядом кто-то ненормальный -
Матом кроет и кричит.
Тут уж мыслим мы глобально,
«Ебанулся», - заключив.

Но бывает, право дело:
Слезы. Истеричный крик.
Или бабка охуела,
Или ебнулся старик.

Он залез, как можно, выше,
Неуместны тут понты.
Вместе с лестницей, прям с крыши,
Наебнулся с высоты.

Голова трещит с похмелья,
Звук пугает комара,
Значит, было много зелья,
Значит, ёбнули вчера.

Скажем, силы больше нету,
Тесть – подлюга и нахал,
И насрать на этикеты,
Он ужасно заебал.

Иль, к примеру, твой коллега -
Весь в восторге от зимы.
Отряхнув ебло от снега,
«Ебануться», - скажем мы.

За стеной, как в стройотряде,
Все орут и пьют до дна.
Ну, соседи – просто бляди,
Ебанутая страна.

Отправляю стих я другу:
«Оцени и распишись».
Он заржал на всю округу
И ответил: «Заебись».

Я гадаю: это плохо
Или, все же, хорошо?
Может, ждать мне здесь подвоха,
Если мат не разрешен?

Может, стал мой друг эстетом,
Усложняет, может, он?
Назовем тогда мы это
Просто словом «выебон».

Но мой друг – не силы вражей, 
Он пригреет на груди,
А потом тихонько скажет:
«Ладно, хватит, не пизди».

Если что-то пропустили,
Вызвав бурю и скандал,
Говорим в высоком штиле:
«Что ж ты, жопа, проебал?»

В микроскопе увеличим
С виду маленькую хрень.
То «пиздюлиной» мы кличем,
То зовем мы «поебень».

Жвачка – страшная липучка,
На подошве целый день.
Ох, навязчивая штучка,
Тоже, в общем, поебень.

С виду он мужик угрюмый,
Бабы тянут к алтарю.
Замуж за него не вздумай,
Это ёбарь, говорю.

Если ж это не поможет,
Мы слезу с ебла смахнем,
Будто мы чуть-чуть моложе,
И ебись ты всё конем! 

Хлеб становится дороже.
Что тут умного сказать?
Просто с удивленной рожей
Восклицай: «Ебать-копать».

Фильм тебе неинтересен,
Там герой – оленевод,
Просто встань и выдь из кресел,
Громко крикнув: «Не ебет!»

Ты в Нью-Йорк приехал, фигли,
Говори о нем взахлёб.
Сделай фотку и воскликни:
«Невъебенный небоскрёб».

Мне представить даже страшно,
Как бы я на свете жил,
Если б десятиэтажным
Никого не обложил.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Кто сказал, что счастью не больно?

Кто сказал, что счастью не больно?
Что счастье собою бывает довольно?
Когда ударяют, и Богу больно.

А если удар не бывает несильным,
То сколько б его о любви не просили,
Не слышны слова и напрасны усилья.

Ты тоже ведь бросил свое счастье,
Оставил его под дождем и в ненастье,
Втоптал и ушел. И не стало счастья.

А если его внезапно не стало,
То как бы прекрасно струна ни звучала,
Для счастья одной струны – мало.

В одной струне – только очень грустно,
А грусть – само по себе - пусто,
И кто же грусть назвал чувством?

Она жестока и своевольна,
Она собою вполне довольна,
Но от удара – и грусти больно.

А если вторая струна будет рядом,
Они научатся петь, как надо
И даже работу возьмут на дом.

Потом проживут в этом доме века,
Да так, чтоб запомнилось наверняка -
Тот мост у обрыва и в петлю – река.

Но так получилось: струна улетела.
Не так получилось. Не так, как хотела.
У счастья, наверно, есть тоже пределы.

Оно ведь без дела не может остаться,
Оно ведь без боя привыкло сдаваться,
И если ударили – что тут стараться?

Ведь счастью, упавшему с неба иль с полки,
Такая же боль, и такие ж осколки. . . 
Так кто же сказал, что счастью – не больно?

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Переход декабрей в январи

Переход декабрей в январи.  
Монотонность заснеженной ночи.  
Не молчи, говори до зари,  
Даже, если в словах – многоточья.  

Я вдыхаю простуженный снег,  
Декабря раздвигая границы.  
И не год начинается – век.  
Переход этот не повторится.  

Не молчи. В белизне январей  
Будет ближе потерянный город.  
Ты стоишь у открытых дверей,  
И зима затекает за ворот.  

Повторятся ли те декабри –  
Переход из мороза в прохладу?  
Почему ты молчишь? Говори  
Или просто уйди в снегопады.  

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Ты вернешься из прошлого

Ты вернешься из прошлого вечером зимним, холодным,
Ты пройдешь по зеркальному льду отраженьем моим,
И тебе, так хотевшему быть абсолютно свободным,
Не захочется больше свободы от этой любви.

Ты вернешься из прошлого, словно из длинного рейса,
Как тебя провожала, не помню, но встречу, смеясь.
И бессвязность ночей улетит по грохочущим рельсам,
Превратившись внезапно в незримую, тонкую связь.

Ты вернешься из прошлого, как возвращается лето,
И разбудишь меня, прикоснувшись рукою к щеке,
И безбрежное море, войдя в бесконечность рассвета,
Вдруг ворвется в наш дом, оставляя следы на песке.

Ты вернешься из прошлого, и силуэтом в проеме
Зачеркнешь всё ненужное наших растраченных дней,
Ничего не вернется, ничто не останется, кроме
Твоего отраженья сквозь лёд на пугающем дне.

Ты вернешься из прошлого в дом со стихами моими,
Как на праздник раз в год собирается злая родня,
И случайно во сне назовешь мое странное имя.
Ты вернешься из прошлого… и не застанешь меня.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Выстрел был холостым

Выстрел был холостым, 
Но горели холсты.
Пепел выбелил дом,
И глаза разъел дым.

Нет, была не война,
Уходила она,
А в проеме окна
Шелестели сады.

Он минуты считал,
И блестела щека
Тонкой струйкой слезы,
Отражая часы.

Упакован багаж,
А четвертый этаж -
Словно боль высоты,
И молчащие рты.

Под балконом толпа –
Как патронов стрельба,
И рука – ото лба –
Вот - прицел!

Выстрел был холостым,
Но горели холсты,
Расплавляясь, как воск, 
На лице.

Каблуков тихий стук,
И фонарь – на посту,
Еле слышное: «Стой!»,
И колодезный гул.

Вот - последний пролёт,
И в оконный проем
Он увидел ее
Яркость губ.

И балкон невысок,
И так близок висок,
Вот - нажатый курок,
И «прости».

Закусила губу
И упала в толпу,
Проклиная судьбу.
...Выстрел был холостым.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Ну, вот, я и пришла

Ну, вот, я и пришла, давай о пустяках, 
Как будто не было тех долгих лет.
Ну, что ж мы у дверей стоим с тобой впотьмах, 
Глотая дым от сигарет?
	
Так холодно вокруг, такая пустота,
Включай свой чайник и садись поближе,
Давай о пустяках, всё прошлое оставь,
Тем более, что я его не вижу.

Я вижу только ночь с глазеющей луной
И любопытство звезд, кишащих в небе.
Я помню, что фонарь стоял, как часовой,
И взявшийся, невесть откуда, лебедь.
	
Он, проплывая белым кораблем,
Как парусами, крыльями махнул,
И я, преодолев дверной проем, 	
С размаху врезалась в волну.

И обернувшись на мгновение назад,
Увидела тебя, тянущим руки,
Потом – твои застывшие глаза
И растворившиеся звуки.
	
Потом – слепящий, яркий свет,
Всё тот же лебедь, но в другом обличье,
Оставленный кометой след,
Как от летящей в бесконечность спички...

Я знаю: ты не рад гостям,
В твою входящим пустоту...
И чайник выкипал, беспомощно свистя,
Как часовой, приклеенный к посту.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Грозовой фронт

Я улыбнулась пасмурной погоде
И села без раздумий в самолет.
Где женщина и ищет, и находит,
Мужчина и теряет, и клянёт.
	
И, подлетая к грозовому фронту,
Я в небе разглядела силуэт.
Ты пересек границу горизонта,
Как хвост кометы, оставляя след.

Ты проклинал наземные угодья,
Прозрачность неба, дней водоворот.
Где женщина и ищет, и находит,
Мужчина и теряет, и клянёт.

Я, залетев в грозу, купалась в громе,
И что мне – до пристегнутых ремней?!
Взорвавшийся зашкаленный барометр
Стеклом разбитым улыбнулся мне.

И легче дышится теперь, и вроде
Давленье атмосферное - не в счет.
Где женщина и ищет, и находит,
Мужчина и теряет, и клянёт.

Мне поднебесья оказалось мало
В кусках, разбитых вдребезги, зеркал.
В тех облаках, где я тебя искала,
Ты просто и терял, и проклинал.

...Я улыбнулась пасмурной погоде
И села без раздумий в самолет.
Где женщина и ищет, и находит,
Мужчина и теряет, и клянёт.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Чужая женщина

Она всю жизнь любила одного,
Она и жизнь была готова за него
Отдать и никогда не сожалеть,
Она не то, что говорить хотела – петь,

Да так, чтоб расступалось полземли,
И чтоб сигналили в восторге корабли,
Когда в порту он выходил на берега,
Она, как женщина, его бы берегла.

Пепельными стали волосы,
И чуть больше стали - в голосе,
А любви всё глубже трещина.
Чья она, чужая женщина?

Она всю жизнь была бы с ним одним,
И с ним не нужен ни парик, ни грим.
Но стоит счастью постучаться в дом,
Она не может петь о нем.
 
И выбирает не его, а новый дом,
Чтоб ничего там не напомнило о нем,
Чтоб только петь и никогда не полюбить,
Она насытилась уменьем говорить.

Она всю жизнь любила одного,
Она и жизнь была готова – за него.
Ее любви огонь непобедим,
Ведь эту женщину любил не он один.

Пепельными стали волосы,
И чуть больше стали в голосе,
А любви всё глубже трещина.
Чья она, чужая женщина?

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Простая баба

Простая баба
Я с детства быть мечтала на эстраде,
Хотела всех сразить своим талантом,
Чтоб тети разные и всяческие дяди
Моим красивым восторгались бантом.
 
Чтобы на сцену мне летели розы,
Ну, а весной – чтоб ландыши с сиренью.
Я так хотела, чтоб метели и морозы
Не вызывали ни болезни, ни мигрени.
 
Я так хотела быть веселой и задорной,
Чтобы на мне сидели джинсы фирмы «Левис»,
А ноги, чтобы как у Тины Тёрнер,
И волосы, как у Анжелы Дэвис.
 
Меня ругала мама за нескладность
И за отсутствие летающей походки.
Я не любила скученность и стадность,
Но разбиралась в коньяке и водке.
 
Я подросла и стала тем, кем стала,
Мне не досталась длинноногость Тины,
Я на эстраде с детства быть мечтала,
Чтобы цветы преподносили мне мужчины.
 
Пускай нет пышности волос и тела,
Пускай в политике я разбираюсь слабо.
Я стала тем, кем стать всегда хотела,
А именно – простой, нормальной бабой. 

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Растаял летом, как мороженое

Растаял летом, как мороженое,
Как замороженное прошлое,
Как ледяное наше будущее,
Растаял, как моя слеза.
А я сидела, молчаливая.
Весна рекою торопливою
Бежала, в лужах перепачкана,
Туда, где синяя гроза.

Я прождала все ночи осени,
Обманчивость стыдливой озими,
Когда, едва канвой прикрытая, 
Сияет бледность холодов.
Но ты не воплотился заново
Из прошлого, чужого, странного.
И даже просчитав возможности,
Я не увидела ходов.

Так растворилась, нить за ниточкой,
Приталенность незримой вытачки
И распустила швов течение,
Просверленных стальной иглой.
И на куски, в лохмотья прошлого,
Перемороженным мороженым,
Ты в очень летнем настроении
Растаял и ….. приплыл домой.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Судьбы петля

Над головой – небо,
А за спиной – взгляд,
Это не быль – небыль,
Это – судьбы петля.
Это – в руках – полночь,
Это – в глазах – лед,
Нечего даже вспомнить
Из суеты суббот.
Где-то звенит будильник,
Кто-то куда-то спешит,
И не шторма – штили
Тихо ползут в зенит,
Там, где твоих ладоней
Мягкость и пустота,
Где мы с тобой тонем,
Сброшенные с креста,
Где серебрится омут,
Словно дождей зевок,
Там, где дорогу к дому
Запорошил песок.
Где-то поют песни,
Где-то звучит струна.
И поднебесье лестниц,
Как облаков стена.
И не весна – осень
Дарит листвы букет,
Где меж стволов сосен
Твой - на песке - след,
Там, где другое имя,
Там, где чужой взгляд,
Где без тебя, с ним я…
Это – судьбы петля.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

В Майами дождь

В Майами дождь. Есть повод для прощанья,
Укрылось лето пеленою облаков.
Меня не ждешь, не держат обещанья.
Уйду под стук своих высоких каблуков..
 	
В Майами ночь. Часы меня забыли
надеть на руку, чтобы не ушла.
Ты обесточь меня и сделай пылью
В конце концов, сожги меня дотла .
 	
Я не уйду из времени и лета,
пока не стихнет ливень за окном.
В одном ряду - конфеты и запреты,
Две разных жизни – в имени одном.
 	
И где там ты - дождливый и холодный,
Укутанный осеннею грозой?
Я с высоты, из непогоды летной -
Запутана не взлётной полосой.
 	
В Майами дождь. Распахнута страница,
За буквой буква вяжутся слова.
Меня не ждешь, но пусть тебе приснится
Моей любви последняя глава.
 
В Майами мы. Дождливо этим летом
Трещат в камине мокрые дрова.
Мы вновь немы, укрыты теплым пледом
Зашитые молчанием слова.

В Майами ночь. Ты снова рядом,
Но так, как будто между нами – бой.
Ты обесточь, опустоши разряды
И забери мою любовь с собой.

А впрочем, жизнь – не повод для разлуки,
Не повод, чтобы забирать ключи.
Ты весь дрожишь, давай согрею руки,
На впадинах своих ключиц.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Я уехала в осень

Я уехала в осень дождливую, сев в длинный поезд,
Помахав на прощанье рукой провожавшим меня.
И дорога катилась ногами на Северный полюс,
Расстелив шелестящий ковер из листвы и огня.

На ладонях моих возвращались  все линии жизни,
Поворотов, надежды, любви безвозвратный обман,
Всё, что было когда-то и что никогда не свершилось,
Всё, что лето дарило, потом отбирала зима.

Белоснежный ковер осень под ноги тихо мне бросит,
Захрустит под ногами из снега сухое сукно.
А моя бесшабашная, желтым горящая осень
Листопадом стучится то в дверь, то в седое окно.

Пересев из осеннего поезда в зимний, с обрыва,
Отпечатав ладонь на стекле головного вагона,
Пролечу над землей пассажиром последним, счастливым,
Задыхаясь метелью удушливой снежного звона.

Здесь, на полюсе зимнем, часы остановят свой бег
И застынут на небе пустым циферблатом бумажным,
Здесь картонное солнце не ждет отраженья от рек. 
Здесь не будет зимы. Впрочем, это не так уж и важно.

Но когда-нибудь осень теплом разобьет непогоду
И, поняв, что ей нечего больше любить и терять,
Вновь ковром золотым мне расстелет ушедшие годы
И позволит звенящий и грустный подснежник сорвать.

Я уехала в осень дождливую….

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Американский футбол на троих

Их было мало за столом – в количестве из трех,
И рыбы мертвые глаза блестели, как бокал,
И ставки делались в игре, и был неслышен вдох,
А выдох только означал, что кто-то проиграл.
А на экране шел футбол в американском стиле:
Толпа здоровых мужиков, валя друг друга с ног,
Врывалась в логово врага в неистовой кадрили,
Ловя мячи, крича своим: «Держи его, браток!»
А эти, трое, как на грех, шутя совсем не к месту,
Швыряли спички, как рубли на первом рандеву
И полстола, как полземли, перекрывали жестом,
И улетали, кто – куда, кто - в Киев, кто – в Москву 
А на экране шел футбол в американском стиле:
Толпа здоровых мужиков, валя друг друга с ног,
Врывалась в логово врага в неистовой кадрили,
Ловя мячи, крича своим: «Держи его, браток!»
Потом был тихий перерыв с лирическим началом,
Она им пела на троих, войдя в хозяйки роль,
А эти, двое, как на грех, экран не замечали,
Один был в пьяном кураже и грустен был второй.
Они просили,- Пой еще!-коньяк мешая с пивом,
Один хотел про Кострому, другой – про Ленинград,
Она ж терзала их Москвой, и после перерыва
Они решили, что в игре не важен результат.
А на экране шел футбол в американском стиле:
Толпа здоровых мужиков, валя друг друга с ног,
Врывалась в логово врага в неистовой кадрили,
Ловя мячи, крича своим: «Дай ей допеть, браток!»

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Чёрный валет

Он сидел за столом которые сутки,  
Он играл, как в последний раз.  
И сливались в одно на картах рисунки,  
И валет улыбался анфас.  
    
И сменялись по пятому кругу крупье,  
А он повышал ставки.  
И себе самому он казался глупей  
С каждым часом неравной схватки.  
        
Это был марафон, но за давностью лет  
Он не помнил ни год, ни число.  
И крупье выпадал черный валет,  
А по-нашему – двадцать одно.  

Он сидел за столом, и глушили его  
Автоматчики звоном монет.  
Зеркала с перевернутою головой  
Выражали нейтралитет.  

Он, в конце концов, ей столько прощал,  
Даже, когда был прав.  
И только однажды пообещал  
Вернуться, не проиграв.  
       
Это был марафон, но за давностью лет  
Он не помнил ни год, ни число.  
И крупье выпадал черный валет,  
А по-нашему – двадцать одно.  

Он сидел за столом, он был бел, как мел,  
Он не видел ни карт, ни рук,  
Он поставил всё, всё, что имел  
На этот, последний круг.  

Он закрыл глаза, руки – к голове,  
Приговор себе подписав.  
И ему улыбнулся черный валет,  
Он вернется, не проиграв.  

Он вернется домой, он ей скажет сейчас,  
Что впервые не проиграл,  
Он взбежал по ступенькам, в дверь постучал,  
Но никто ему не отвечал.  
    
И ключи звенели холодным свинцом,  
Дом пустой, и ее здесь нет.  
Да, какое ей дело, в конце концов,  
Что ему улыбнулся валет.  
        
Это был марафон, но за давностью лет  
Он не помнил ни дня, ни числа.  
В день, когда ему улыбнулся валет,  
Она, рассмеявшись, ушла.  

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Ответ мадам Брошкиной
от дуры-крошки

Она живет одна, такие вот дела,  
Ну, а я взяла, и мужа увела.  
И он теперь живет со мной, своею крошкою.  
Целует ручки мне, греет ножки мне.  
    Она-то знает: у меня, меня душа кошкина,  
    Да, я – та самая, к которой он ушел  
    От этой стервы Брошкиной.  
    Но если б знала ты, какая я, какая,  
    Что он во мне нашел.  
    Да, ты – такая, вся такая, растакая,  
    Но твой поезд ушел.  
Не вспоминает он тебя два лета, две зимы, две зимы,  
А вспоминает лишь тогда, когда надо взять взаймы.  
И вот на это он, представь, живет со мною, крошкою.  
Купил колечко мне, купил сережки мне.  
    Да, ты считаешь: у меня, меня душа кошкина,  
    А ты ж шикарная, мадам Брошкина.  
    Да, ты такая, вся такая, растакая,  
    Но он ко мне ушел,  
    Пусть я такая, никакая, никакая,  
    Но твой поезд ушел.  
Эй, ты, красавица, в щеках – кровь с молоком,  
Но что же прячешь ты под париком?  
Так и бодай сама себя своими рожками,  
Ведь ты же ж добрая, мадам Брошкина.  
    Она то знает: у меня, меня душа кошкина,  
    Да, я – та самая, к которой он ушел  
    От этой стервы Брошкиной.  
    Она ж такая, блин, такая, растакАя,  
    Но он меня нашел,  
    Пусть я такая никакая, никакая,  
    Но твой поезд ушел.  
А я-то знаю, что ты хочешь от меня,  
Ты хочешь от меня: прости,  
Ушел твой поезд,  Брошкина,  
А мой стоит на запасном пути.  

Мадам Брошкина. Мадам Брошкина.  

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Нас просто свела судьба

С тобой другой я стану,
Хоть ты – не мой герой.
У моего романа – 
Сюжет иной.
С тобой идут недели,
Их незаметен ход.
Мы ничего не делим
У запертых ворот.
Ты вечером субботним
Останешься со мной.
Ты увлечен сегодня
Безжанровой игрой.
Нас просто свела судьба
В заснеженном городе ночью,
Нам просто чужие глаза
Во тьме освещали путь.
Нас просто кружила метель,
Сплетая клубок одиночеств.
Мы просто боялись друг в друге
Утонуть.
С тобою нет сюжета,
И близок первый гром.
Давай дождемся лета
И уплывем
В далекий город снежный,
Где встретились, шутя,
Где океан безбрежен
И нет дождя,
Где вечные сугробы,
Простуды мерзлота
И тишина озноба, 
Как нагота.
Нас просто свела судьба
В заснеженном городе ночью,
Нам просто чужие глаза
Во тьме освещали путь.
Нас просто кружила метель,
Сплетая клубок одиночеств.
Мы просто боялись друг в друге
Утонуть.
В твоих ладонях жарких –
Холодный, синий снег
И фонари над аркой.
Меня в них нет.
Нет, я с тобой не буду,
Не стану я другой.
В моих замёрзших буднях –
Иной герой.
Ты в том остался лете,
Ты в зиму не доплыл,
Ты не в моем сюжете,
Ты – был.
Нас просто свела судьба
В заснеженном городе ночью,
Нам просто чужие глаза
Во тьме освещали путь.
Нас просто кружила метель,
Сплетая клубок одиночеств
Нам не суждено друг в друге 
Утонуть.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Окуджава в Нью-Йорке

Русским матом отборным нью-йоркский хайвей я покрою,  
По-английски добавлю несложную фразу одну,  
Для индуса в соседнем такси средний палец открою,  
А иначе, зачем я приехала в эту страну?  

Проскачу удивленно на красный сигнал светофора  
И приветливым жестом испанцу рукою махну,  
Полицейский мне прямо в лицо тихо скажет с укором:  
«Дорогая, зачем ты приехала в эту страну?»  

Я отвечу: «Я знаю, родной, здесь меня вы не ждали»,  
И с улыбкой, конечно, права сквозь окно протяну,  
Он заплачет, полюбит, умрет от тоски и печали,  
А иначе, зачем я приехала в эту страну?  

Он любезно расспросит меня о семье и о маме  
И глазами неспешно скользнет по лицу моему,  
Он влюбился в меня, мы почти уже стали друзьями,  
А иначе, зачем я приехала в эту страну?  

Он потом удивится, заставив дышать меня в трубку,  
Как же так, я дышу и живу, и при этом, стою?!  
И добавит, что это уж слишком для женщины хрупкой.  
А иначе, зачем я приехала в эту страну?  

Он мне руку пожмет, он возьмет телефончик, смущаясь,  
Он всю жизнь ожидал вот такую, конечно, жену.  
Я его понимаю, я слабость мужчине прощаю,  
А иначе, зачем я приехала в эту страну?  

Всё же, я откажу, хоть с полицией сроду не спорю,  
Он отпустит меня со словами: «В глазах я тону».  
Если б даже он был моряком, я б не бросилась в море,  
А иначе, зачем я приехала в эту страну?  

Буду жить иностранкой приезжей, без сна и покоя,  
До тех пор, пока кто-то не снимет мне с глаз пелену.  
Поутру русским матом нью-йоркский хайвей я покрою,  
А иначе, зачем я приехала в эту страну?  

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Останови меня, я ухожу

Останови меня, я ухожу.  
Ну, неужели ты не видишь,  
Как я боюсь уйти, как я дрожу,  
Как я боюсь, что ты меня обидишь?  
	И разрешишь закрыть плотнее дверь,  
	Чтоб не вернулось то, что было рядом,  
	Чтоб не болеть от пустоты потерь,  
	Останови. Я ухожу... так мне и надо.  
Всего полмига – лифт над головой,  
Всего десяток лет – одно мгновенье.  
Останови. Я ухожу, как понятый  
И соучастник преступленья.  
	Останови. Я ухожу. Смотри мне вслед.  
	Пусть спину взгляд твой прожигает.  
	Вот, я уйду, и ты поймёшь, что «нет»  
	Не только «нет», как видно, означает.  
И, как назло, проклятый дождь  
Включил всю силу водопада,  
Чтобы размыть густую ночь.  
Останови, я ухожу... так мне и надо.  

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Пенелопа

Все двадцать лет в отсутствие супруга,
И верность, и любовь ему храня,
Та Пенелопа выла, как белуга,
Седлая Одиссеева коня.

А он любовь свою почти прохлопал,
Он возвращался, совершенно не спеша.
Она ждала. Она же – Пенелопа,
И у нее же бабская душа.

Она ткала c рассветом покрывало
И распускала нити по ночам.
Но эту хитрость вся общественность узнала,
И налетели женихи, как саранча.
	
Тогда она, в отсутствие супруга,
Сказала, оседлав коня верхом:
- Кто отличится по стрельбе из лука,
Тот станет Пенелопы женихом.
			
Совсем некстати муж вернулся с боя.
Он воевал за государства честь.
Он ей сказал: «Тут дело, слышь, какое?
Ты не ждала, а вот он я, как есть.»...
	
Мы знаем всё про мифы древних греков,
На то они и мифы, чтобы врать.
Все мифы остаются с человеком,
А нам, людям, на это наплевать.

Так вот, спускаясь с древнего Олимпа
В наш самолетно-интернетный век,
Когда ни печень не работает, ни лимфа,
Когда и грек – давно уже не грек,
	
При всём, при том, что Пенелопа – баба,
Но бабам далеко до Пенелоп.
А мужики – не Одиссеева масштаба...
Ну, ладно, закругляюсь...Эпилог...

Вот, так и ты, любовь свою прохлопал
И, как обычно, возвращаться не спешил.
А я ждала тебя, как Пенелопа,
На жаркой широте своей души.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Тень любви

Мне его подарила дорога
Из июля в конец января,
Листопадом ложась у порога
И ночною свечою горя.
Мне его подарили метели
Скороспелой, как вишня, любви.
Мы сказать ничего не успели,
И казалось, что это – не мы.
Может, просто для нас
Написал этот вальс,
Танцевал этот вальс
Зимний вихрь.
Видно, кто-то до нас
Разлюбил этот вальс
И отдал этот вальс
Уходящей любви.
Мне его подарила другая,
Растворившись в проеме дверей,
Мы играли в любовь и, играя,
Превратились в подобье теней.
А она улетела, как ветер,
Уронив у порога ключи.
Но потери никто не заметил
В этой черной, бездонной ночи.
Может, просто для нас
Написал этот вальс,
Танцевал этот вальс
Зимний вихрь.
Видно, кто-то до нас
Разлюбил этот вальс
И отдал этот вальс
Уходящей любви.
Мне его подарила случайность,
Постучавшись, как  птица, крылом.
Под расплавленными ночами,
Как свечой, опален мой дом.
И закончился вальс с облаками,
И его уже не уловить.
Я, как воздух, хватала руками
Эту тень ускользнувшей любви.
Может, просто для нас
Написал этот вальс,
Танцевал этот вальс
Зимний вихрь.
Видно, кто-то до нас
Разлюбил этот вальс
И отдал этот вальс
Уходящей любви.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Голос

Та женщина, неведомая мне, 
В слегка прикрытом шторами окне
Кричала что-то в трубку телефона.
И эхо разносилось гулким стоном.

Был не похож на просьбу о любви
Тот крик, как заклинанье: «Не убий!»
Тараня облака, он на лету
Перерезал ночную темноту.

Пронзая незаконченность небес,
Врезался в круг заманчивости бездн.

Тот голос не был схож ни с чьим другим
И зная, что конец неотвратим,
Он был из будущего страха потерять
И продолжал беспомощно кричать.

А я услышала короткие гудки.
Она швырнула трубку на рычаг
И взлетом неуверенной руки
Закрыла шторы, словно саркофаг.

И мне хотелось крикнуть: «Не спеши, -
Той женщине, - он просто не решил...»
Но так чернело в полночи одно
Зашторенное наглухо окно.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Как будто не было тебя

Как будто не было тебя
В круженье праздничного лета,
Как будто губ своих тепло
Ты оставлял в ночи не мне,
Как будто не было любви
И ускользающего ветра,
Как будто не было меня
В твоей удушливой весне.

Как будто не было огня
В не остывающем камине.
Как будто не было листвы
В летящем с неба сентябре,
Как будто не было тебя
На той, единственной, вершине,
С которой ты летел ко мне
Сквозь облака и дым морей.

Как будто не было других
В моих пылающих ладонях,
Как будто им не суждено
Стать повторением твоим,
Как будто ты не узнавал
Мой голос в колокольном звоне,
Который пел твою судьбу
И был тобой непостижим.

Как будто не было часов,
Которых мы не замечали,
Как будто пройден тот урок
И перепутан алфавит,
Как будто мы с тобой стоим
В несостоявшемся начале
И ждем: когда начнется ход
Остановившейся любви.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Логика

У речки есть щучка
У щучки есть сучка
У сучки есть течка
У течки есть свечка
У свечки есть штучка
У штучки есть Жучка
У Жучки есть кучка
У кучки есть тачка
У тачки есть ручка
У ручки есть прачка
У прачки есть драчка
У драчки есть почка
У почки есть ночка
У ночки есть случка
У случки есть внучка
У внучки есть жрачка
У жрачки есть жвачка
У жвачки есть клячка
У клячки есть вспучка
У вспучки есть дачка
У дачки есть печка
У печки есть бричка
У брички есть кочка
У кочки есть точка
У точки есть тучка
У тучки есть качка
У качки есть речка

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Между Москвою и вечностью

Я балансировала на телефонных проводах,
Протянутых между Москвою и вечностью.
Где-то звучал на басах неулыбчивый Бах,
Ничуть не смущаясь моей, 
Очень странной внешности.

Я балансировала на телефонных проводах,
Похожих на лезвие, по которому - босиком,
А подо мною маняще поблескивала вода,
Точней, не вода, а омут 
С бездонным дном.

Я балансировала на телефонных проводах.
Там, откуда ушла я, никто не ронял слез,
Там, куда я спешила, меня ожидал страх,
Пришедший как избавление 
От ненужных слов.

Я не искала повода 
Для объяснения несчастного случая,
Просто услышала в проводе тебя, 
Заблудившегося в словах
Между Москвою и вечностью
Потому, что я,
Став вечностью, 
Балансировала на телефонных проводах.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Так он ни с кем надолго не задерживался

Так он ни с кем надолго не задерживался
И никогда особо не расстраивался,
Он ни к кому серьезно не привязывался,
Не доверял.

Он прожил жизнь, особо не задумываясь,
И потому, наверно, не одумываясь,
Он сделан, будто паутины смесь
И острых скал.

Он уходил, особо не нагруженный,
Он оставлял следы в ночи завьюженной,
Взяв чемодан с пометкой "очень нужное",
Как будто быстро, в Крым.

Бегом, пока еще сильно решение,
Не по чести, и не по принуждению,
Пока щемит в груди с сердцебиением,
Пока ты неостановим.

Он забывал мгновенно, словно выключил,
Он свой урок в который раз не выучил,
И вновь прощение измором вымучил -
Великий дар!

Она же, по-звериному живучая,
Всё принимала как веленье случая.
Она надолго им теперь научена
Держать удар. 

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Вылюбили

Придумали сюжет любви неистовой, 
Не хуже, чем Шекспировы баталии. 
У берега волнительно-скалистого 
Волна ее обхватывала талию.

Не ожидала ни любви, ни праздника,
Да он и сам не думал, что так слюбится.
Их, словно откопали из запасников
И выбросили на пустую улицу.

Любили, как могли, цеплялись пальцами,
Сплетались до зари, кружась над пропастью,
Богами становились и скитальцами,
И персонажами своей же повести.

Обманывали, бредили в бессоннице,
Хватали телефон, который выключен,
Клялись не помнить и не церемониться,
Прощались навсегда, всё горло выкричав.

Потом прощали, не прося прощения,
Всё забывали, виделись украдкою,
Съедали взглядом, полным восхищения,
Тела друг друга в те мгновенья краткие.

Боялись больше никогда не встретиться,
Не верили, что могут быть счастливыми,
Ей говорили, что она вся светится,
Ему – что реки может вспять - с разливами.

И всё равно, не верили. С рассветами
Закрыв замки и души в темной комнате,
Клубникой объедаясь и конфетами,
Обидные придумывали колкости.

Зачем – не знают, нету объяснения.
Бросались с шеи сорванными бусами
И вновь любили до изнеможения,
До кончиков волос, до губ искусанных.

Всё выдохнут и выкричат, и вылюбят,
Он улетит в соседний дом, не далее
И будет помнить, как ее он вылепил
Из той волны, что обнимала талию.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Мы с тобой сидим на кухне

Мы с тобой сидим на кухне, 
Пьем холодный чай. 
Фонари давно потухли, 
И горит свеча.

Мы с тобой сидим и курим,
Мы почти молчим,
Мы с тобой друг друга дурим,
Просто, без причин.

Мы забыли все пороки
В темноте квартир,
Мы уже не одиноки,
Свой построив мир.

Мы с тобою вспоминаем:
Двадцать лет назад
В нашем самом первом мае -
Первая гроза.

Мы с тобой – в пустой квартире,
Мокрые насквозь,
Мы с тобою в целом мире,
Вместе, а не врозь.

Не вернется, не окликнет,
Не придет с грозой
То, к чему тогда привыкла -
Говорить с тобой.

Трубка телефона – в ухе,
Пепел, как вулкан.
Мы с тобой сидим на кухне…
Через океан.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Веришь?

Видео из цикла "Пишу и говорю" здесь

Веришь? Я, как ученый,
всего тебя изучаю,
мне даже забавно стало
всё видеть под микроскопом:
как нервно ты окунаешь
в воду пакетики с чаем,
как ты в телефон тихо шепчешь
кому-то: «Пока, до скорой»,

и как ты потом, улыбаясь,
в приподнятом настроенье,
тело мое целуешь
на каждом его отрезке.
Веришь? Я, как ученый,
знаю по сердцебиенью,
когда станешь ты молчаливым
и с кем ты становишься резким,

как ты подрезаешь розы,
мой ящик открыв с ножами,
и как по-хозяйски блюдца
с тарелками ставишь на полку,
мне даже забавно слышать,
как ты говоришь: «Обожаю»,
скрывая про то, что любишь
за шумом моей кофемолки.

Веришь? Совсем не страшно
всё знать про тебя в деталях,
когда ты исчезнешь за дверью,
порвав ненадежную нить.
Мы, словно ученый с амёбой
с тобою негаданно стали.
Я всё про тебя изучила.
И нечего больше любить.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Дура ты, девочка

Видео из цикла "Пишу и говорю" здесь

ГЛАВА НОМЕР РАЗ.
Ты дура, влюбленная милая девочка,
плененная первой любовью, она ж не последняя.
И жить ты не хочешь, и думаешь, милая девочка:
"Ну, разве умеют любить пятидесятилетние?"
Увидишь, когда доживешь, неразумная деточка,
что новое облако в небе - большой отголосок любви.
И ты себе скажешь, смущенная милая девочка,
проснешься (куда ж тебе деться?) и скажешь: "Живи".

И будешь ты жить, как и прежде, опять дурой-девочкой,
на время, совсем ненадолго, ты станешь умней.
Ты думаешь: он тебя предал, а он не любил, дура-деточка,
ты будешь его ненавидеть и снова любить - всё сильней.
"Ну, правда, подружка, скажи, он - предатель, ведь правда же?"
Подружка - не дура - ответит: "Действительно, да".
Подставит плечо для рыданий, (совсем неудобное, надо же).
Польется из глаз водопадом пустая вода.

А вот и любовь! Ты счастливей, чем все знаменитости,
как будто ты крылья надела и стала летящей,
пока твой Ди Каприо и не лоснится, и без именитости,
нет, он не актер, а простой и совсем настоящий.
Его не штурмуют безумные толпы поклонниц.
Он нежный, он вместе с тобою уже третьи сутки.
Сменяется день чередою полночных бессонниц,
а сон умещается в рваную пятиминутку.
Ты жаришь ему третье утро яичницу с гренками,
на стол подаешь, садишься напротив с улыбкой.
Он так аппетитно жует. Ты играешь коленками
и корм насыпаешь в аквариум с маленькой рыбкой.
Ты думаешь: "Он идеален, мужчина надежный,
не то, что твои из десятого "А" ухажеры -
один так и будет корпеть над бумагой чертежной,
другой - тот влюбленный в себя и свои тренажеры.

А этот мужчина, он взрослый, он - в клубе диджей,
он видел таких обалденных и гибких красоток,
их ноги спускаются книзу от самых ушей,
а стройность фасада - пример для столичных высоток.
Но выбрал тебя, хоть ты, девочка, не без изъянов,
и рост завершается твой у диджея подмышкой,
и мама глотает ночами настой с валерьяной,
и даже при нем говорит, что ты просто глупышка.
Ты с этим диджеем у мамы совсем ненадолго.
Он скоро вам купит квартиры и две кофемолки.
Как только он станет свободен от внешнего долга,
вы свадьбу сыграете. Или сначала - помолвка?

Случается - счастье внезапно и быстро уходит.
Наутро четвертого дня он хлопает дверью,
и ты остаешься в ненужной и страшной свободе.
Тут что-то впервые кольнет в твоем подреберье.
Ты будешь рыдать, умолять и просить, чтоб вернулся,
тебе будет страшно ночами, и днем будет плохо.
Ты помнишь, что он, уходя, даже не оглянулся...
Под музыку в трубке раздастся убийственный хохот.

Какая ж ты дура, влюбленная глупая девушка.
Лицом ты уткнешься в надежное мамы плечо.
"Пройдет, - скажет мама, - ах, милая, милая деточка,
и я попадалась на этот опасный крючок".
Нет, так не бывает, так быстро любовь не проходит.
Ведь ты не влюбилась, а ты полюбила навек,
раз первая в этом призналась ему на восходе.
Не должен таким быть безжалостным твой человек.

Ты будешь рыдать и кричать, ты бросишь с балкона,
(нет, нет, не себя, ты - не дура, ты в полном порядке),
с балкона к чертям полетят два новых почти телефона,
один - это твой, второй - это мамин, и две подзарядки.
В квартире молчанка. Но честно, при чем же здесь мамин?
Пускай твой диджей тебе не дозвонится -
гудки проводами протянутся между домами.
Нет, ты ни за что не поедешь с ним в жаркую Ниццу.
Вообще никуда не поедешь. Не выйдешь из дома,
ты будешь три дня и три ночи не есть и не спать.
Подумаешь: "Вдруг ему плохо? В больнице? Внезапная кома?"
Нет, ты же не дура, чтоб верить диджею и ждать.
От слёз на подушке противно - промозгло и сыро,
а в горле - как будто клубок непрощённых обид.
Ты ночью откусишь кусочек любимого сыра,
пока мама спит или, может быть, делает вид.
Потом ты увидишь коробку с остатками торта,
доешь, всё, что в ней – теперь не страшна полнота.
Неделю назад на кровати, по правому борту
лежала любовь - твой диджей, а теперь - пустота.

ВТОРАЯ ГЛАВА. Две недели спустя, ты на улицу выйдешь,
на листьях и в небе - весна, но так не бывает,
ведь только вчера небо было затянуто. Видишь,
сегодня всё небо бескрайнее нежно тебя обнимает?
Ты будешь идти в никуда, глядя вверх, а навстречу
тебе улыбнется, как в песне, совсем незнакомый,
и ты улыбнешься в ответ, и расправятся плечи.
Вы как-то окажетесь в тесном кафе, рядом с домом,
глотая четвертую чашку горячего, с сахаром, чая,
(еще ведь прохладно, не лето, а только начало апреля),
ты будешь сидеть за столом, коленкой качая,
и будешь сама удивляться: прошло две недели,
но ты же не дура, чтоб вновь наломать кучу дров,
тебе же достаточно первых мгновенных секунд,
ты тоже читала доклады ученых умов.
Они говорят, что у девушек мозг, как скакун,
что всякие - умные, дуры, с наличием тел -
секунды за три убеждают себя и мужчин,
что ум - не помощник в развитии заданных тем,
когда происходят замеры грудных величин.

Ах, этот весенний, веселый, смешной человек,
он точно такой, о котором ты долго мечтала.
И он не диджей - он будет с тобою навек.
Ты всё, что могла, про мужчин прочитала.
И нет, с головой никуда ты не будешь бросаться.
Немного кокетства, едва с поволокой - глаза,
как будто случайно позволишь к себе прикасаться,
и чуть приглушённее станут звучать голоса.
Он очень захочет с тобою увидеться завтра,
но ты занята. Может, встретишься с ним в выходные.
И томно вздохнешь. «Ты читал, - спросишь, - Сартра?»
И он обалдеет, поймет, что вы, точно, родные.
Какой же он славный, он верит, он смотрит с любовью,
он хочет на Джипе тебя подвезти, и подвозит.
Он скоро тебя познакомит с твоею свекровью.
Он завтра тебе позвонит ровно в восемь.

Ты входишь в подъезд. Ты пылаешь лицом. Ты пропала.
Влюбилась в него, и готова кричать здесь, в подъезде,
и там, за окном. Но в глазах что-то вдруг защипало.
Ах, это, конечно, любовь, и вы будете вместе.
Назавтра звонок ровно в восемь. И сердце так громко
колотится. Чувства проверены за ночь.
Теперь ты не просто ему – незнакомка,
и он полюбил, он будет просить тебя замуж.
Но ты, всё равно, неприступна, ведь ты же не дура
какая-то там, малолетняя. Ты повзрослела,
тебе уже больше, чем двадцать, и кандидатуру
ты можешь сама выбирать - вот, в чем дело.

Ты встретишься с ним, как себе обещала, не раньше субботы,
хотя ты и завтра, и в пятницу очень свободна.
Но ты же не дура. И нет никакого цейтнота.
Ты знаешь, как надо с мужчинами, что нынче модно.
Ты много читаешь и книг, и красивых журналов -
нет-нет, не Толстого, не Чехова - это не в тренде,
читаешь о том, как уметь соблазнять для начала
и что выражается в денежном эквиваленте.
Куда вы пойдете в субботу? В кино? Может, в театр
на громкую нынче премьеру о Золушке бедной?
Нет, Золушка - в прошлом и плачет по ней психиатр,
а ты – королева, и поступью ходишь победной.
Он Чехова любит. Ну, что же, прекрасно.
Придется пойти. Он возьмет контрамарку.
он знает артистов из МХАТа, ему всё подвластно,
и ты – не с помойки, не домработница и не кухарка.

Вы - в храме искусства. Красиво. И твой завиток на виске
ужасно ему симпатичен. Вы - в первом ряду.
Ты будешь бороться со сном, а глаза, как в песке,
они в первом акте играют одну ерунду.
Ружье на стене бутафорской ужасно мозолит глаза.
Чего же оно не стреляет? И Чехов наводит тоску.
Твой спутник разбудит тебя через четверть часа,
в антракте вы выйдете вместе в ночную Москву.

Там вы оторветесь в соседнем, у театра, крутом ресторане.
Ты выпьешь немного вина, опьянеешь и станешь смелее.
Да, здесь веселей, можно ножкой качать на диване
и с ним становиться раскованней и веселее.
Ты бедрами будешь его соблазнять и красной помадой,
которая вовсе тебе не идет, даже делает старше,
но умные женщины, все поголовно, считают: так надо –
от киноактрисы до самой простой секретарши.
Какой он галантный, твой новый знакомый. Он стул приставляет,
он руку тебе подает, наливает вино.
Но ты же не дура, что бедрами тупо виляет,
ты – максимум - в первую встречу - с мужчиной – в кино.
Пьяна, ты окажешься на пассажирском.
Фонарь освещает лицо и кромешную тьму.
И как-то не хочется ехать тебе до Каширской.
"Пожалуй, не буду я с ним притворяться. К нему".

Проснешься к полудню от запаха крепкого кофе.
Из тостера пахнет французским поджаренным хлебом.
А ты в простынях и подушках, как будто в окопе.
И завтрак в постели не кажется больше нелепым.
Растрепаны волосы, брошено красное платье
у самого входа. Ты счастлива, словно невеста.
Сейчас он войдет, восхитится твой легкой статью.
А может, ты станешь ему больше неинтересна?
Еще ты немного пьяна, это даже приятно.
Ты помнишь всё то, что вчера - между вами.
Он кофе приносит. Он – лучший, он - невероятный,
он любит тебя. Ты хочешь быстрей рассказать это маме.
И ты, простыней обернувшись на греческий лад,
босая, из спальни прошлепаешь в ванную.
Три щетки зубные, помада и женский халат.
И как ты вчера не заметила, дура жеманная?

Ты хочешь кричать от обиды. Здесь нету сомнений.
Женат. Фотография сына в уютной гостиной,
похож на него - такой же нескладный. И нет извинений
такому, как он, с трехдневной, колючей щетиной.
Ну, как ты могла поверить чужому мужчине?
Ты плачешь. Как больно. Всё рухнуло. Мир, целый мир.
Ты больше не веришь словам и другой чертовщине,
билетик от Чехова порванный – твой сувенир.

Ты думала: завтра наденет тебе он на палец кольцо
и прямо из ЗАГСа тебя на руках отвезет
на Крит или Мадагаскар, где, целуя лицо,
три слова заветных и важных он произнесет.
Там волны прибоя, там свечи за ужином на берегу,
прохлада лазурной пьянящей воды - под ногами.
И он говорит: "Я люблю, без тебя не могу".
Ты счастлива. Срочно звонить по мобильному маме
из этого вечного лета в хрущевку Каширки,
ты так занята. У тебя есть всего пять минут.
" Что? - мама кричит, - с тебя он сдувает пушинки?"
"Нет, мама, пылинки. А что там соседи за стенкой орут?"
"А, там под гармошку - шансон и частушки,
там свадьба с участием Генки и Людки".
Ты думаешь: "Скучно быть вместе всю жизнь в комнатушке
с первого класса и круглые сутки.
Какие они дураки, Людка с Генкой".
А ты не такая. Ты больше не дура.
И ты - не блондинка уже, а шатенка.
Но тоже попала в ловушку амура.

И всё ж навсегда покидаешь чужую квартиру,
где тени с помадой, оставив не выпитым - кофе,
несъеденным - тост с чуть поджаренным сыром.
И всё это так отдаленно, как в чуждой Европе.
Ты будешь идти по мосту, что завис на пути,
из маминой старой хрущевки, не зная куда.
Ты больше не хочешь, не можешь сидеть взаперти.
Но что за чужое лицо отражает вода?
Тебе вдруг захочется прыгнуть, всё разом решить.
Пусть будет ему тяжело, пусть узнает жена,
Ты больше не дура. Ты больше не хочешь быть.
Ты больше не хочешь.
Ты больше...

Ты больше, чем эта любовь, - услышишь ты мамы слова,
и ты отшатнешься от этих холодных и скользких перил.
Наутро проснешься, и будет светла голова,
и вспомнишь, что кто-то хороший тебе позвонил.

ЗДЕСЬ ТРЕТЬЯ ГЛАВА. Какая ж ты, женщина, дура,
ты стольких встречала, ты верила, снова любила.
А сколько ты не распознала дешевой халтуры,
и жизнь тебя, дуру, любила, но изредка била.
Ты хлопала дверью, потом возвращалась.
Однажды вернулась в пустую хрущобу.
И там, в подреберье, предательски сжалось -
конечно же больно бывает, еще бы!
Но сколько бы ты на судьбу не ворчала,
страшнее - намеками, полутонами.
Ты позже поймешь, что уход - это только начало.
И ты, наконец-то, поверишь единственной маме.

Потом ты родишь белокурую, вовсе не дуру.
Сберечь бы ее от таких же дурацких ошибок.
Но кажется, ты позабыла девичью натуру,
которая вся состоит из обид и ушибов.
Ей больно бывает чуть чаще, чем ты бы хотела,
Влюбляться - больнее, чем лоб расшибить и коленку,
Бывает: полюбишь - и больше не чувствуешь тела,
и кстати, неважно: блондинка ты или шатенка.
Но что можешь знать ты, оставшись одна?
Чему ты научишь свою белокурую, нежную?
Ей больше, чем двадцать. И в сердце - сплошная весна
и кажется: жизнь - это теплое море безбрежное.
Ты помнишь, в тринадцать она вдруг спокойно сказала:

Я тоже не дура, дай, мама, пройти мне мое -
А ты в это время ей теплую шапку вязала
И что-то болтала про тесное это жилье.

В ЧЕТВЕРТОЙ ГЛАВЕ - одиночества черные крылья.
Как больно. Как страшно остаться одной.
Ты будешь писать и писать, но скорей, от бессилья,
и то, потому, что запахло ванильной весной.
Однажды без лифта ты спустишься вниз, где растаяли лужи,
ты выйдешь за хлебом - в кроссовках, с простецким хвостом.
Раз ты в магазин, пусть будет с шампанским сегодняшний ужин,
хоть пить в одиночку, конечно, опасный симптом.

Поднимешь глаза. В них страха, наверно, печать.
Вот он. Ты узнала. И сердце сбивается с ритма,
и азбукой Морзе в груди начинает стучать,
и рычать, как безумная электробритва.
И вот, ты стоишь, не моргая, с дурацким хвостом.
Ты вышла за хлебом. Темнеет, а здесь, в магазине -
Светло и тепло. И в отделе, почти что пустом,
тот самый - с батоном Орловского - в красной корзине.

Звонок в ЭПИЛОГЕ. "Ну, мама, ну, как же он мог? -
рыдает твоя белокурая нежная деточка, -
я больше его никогда, ни за что не пущу на порог".
... Какая ж ты дурочка, милая, милая девочка.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Папа

Мне папа ничего не говорил,
Он был сейчас, как прежде, молчаливым.
Протёр рукой запиленный винил
Тем вечером - прохладным и дождливым.
Поставил на вертушку тихий джаз -
Печального, минорного Колтрейна.
А я смотрела на его анфас
Красивый, словно экспонат музейный.
В стекло стучался дождь и листопад,
Там, за окном, всё просто и понятно.
А здесь, в окне, мне папу напрокат
На сутки выдали, ему потом - обратно.
Я так и представляла этот миг,
Когда смогу спросить его о многом.
Мой папа и еще простой дневник -
Вот, с кем легко в пространстве диалога.
Сейчас я расспрошу его о том,
Как он живет, что делает, чем дышит,
Как выглядит его незримый дом
И есть ли кто-то там, гораздо выше.
- А кто там, папа, есть? - спросила я его, -
А правду говорят, что там сады и море?
Как там встречают Новый год и Рождество?
И что там пишут мелом на заборе?
Он улыбался и опять молчал,
Я от волненья не могла остановиться.
... Уткнулся в горизонт пустой причал,
И крикнула испуганная птица.
- А правда, папа, ты там не один,
И рядом те, кого ты знал и помнил?
Там, говорят, нет ни ветров, ни льдин.
Тут папа вдруг меня на руки поднял,
И я увидела снега и лес,
Весну и осень, пальмы, океаны,
И глубь морей, и широту небес,
И звезды, и высокие барханы.
Летела долго на его крыле
И не боялась высоты, хоть я - трусиха.
- Там, дочка, пустота. Всё - на земле.
Он дверь прикрыл. И стало очень тихо.
... В углу скрипел запиленный винил,
И папа ничего не говорил.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Ну, и что?

Видео с концерта здесь

Ну и что с того, что когда-то ты был героем?
Это ж было когда? Сам уже и не вспомнишь.
А пока вспоминаешь, я дверь за тобой закрою,
Всё ж не лето уже, и далеко за полночь.

Ну и что с того, что носил ты мои портфели?
Пригласил в кино, милый мальчик, сбежав из школы.
Мы в тот день с тобой штук пятнадцать пломбиров съели
И потом по домам лежали, уча глаголы.

Ты хрипел в унисон ведущим программы "Время",
Я смеялась, густыми басами пугая маму.
Одноклассники наши запутались в теореме,
Я горела огнем и мёрзла, вжимаясь в пижаму.

Втихаря мы висели с тобою на телефоне,
Дозвониться не мог никто в наши мини-кухни.
Ты на полную врубал Высоцкого, ту, где кони,
А мои глаза и нос от простуды совсем опухли.

А потом наступил апрель, и запели птицы.
Ты опять носил мой портфель и смотрел несмело.
Мне хотелось к тебе прижаться, прикрыв ресницы,
И хотелось, чтоб ты лицо целовал и тело.

Мы с тобой, как простыни, скомкались и разбросались.
По углам пылятся древние магнитолы.
И не помнит тело тех рук, что его касались.
Только снится мальчик, носящий портфель из школы.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Я вычеркну сентябрь

Я вычеркну сентябрь, и станет всё, как прежде.
Ведь не было его, и врут календари.
И даже в небольшой, растоптанной надежде
Есть искорка огня, что теплится внутри.

Разлучники-дожди сыграли злую шутку:
Размыли все пути, стуча наперебой.
Я выжму весь сентябрь, остановлю попутку
И окажусь в весне, где встретилась с тобой.

Смотри, ты снова рад и вновь по-детски весел,
С тобою говорим, как будто в первый раз.
Ты слушаешь мой мир - он из любви и песен,
Я вычеркну сентябрь, ему ведь не до нас.

Он снимет всё с себя, оставив тонким слоем
Подкожную весну невидимой струной.
А новые дожди своею шуткой злою
Не смогут помешать, и ты придешь домой.

Я выбелю сентябрь, рекой промою кисти,
Для чистого холста я краски разведу.
Коврами к октябрю разворошу все листья
И слезы у дождя тихонько украду.

И тут из полотна появится картина:
Мы - рядом на траве и к небесам - анфас.
Вот осени сезон дошел до середины
И зачеркнул сентябрь, в котором нету нас.

Давай мы всё вернем, любовь на два умножим,
Пусть будут две весны, пусть врут календари.
За августом - октябрь. Неправильно, но всё же
Зачем мне без тебя пустые сентябри?

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Цветные сны

Нарцисс любовался собою в зеркальной реке,
Свой торс изучая с любовью и неторопливо.
А рядом стоял Василек, и в Кувшинке-руке
Держал он зеркальную гладь из речного залива.

А чуть в стороне - белый Ландыш, прижавшись к ручью,
Весь благоухал переливчатым, сладким парфюмом,
Старуха-Герань бесконечно звонила зубному врачу,
Тем самым наделав в лесу много лишнего шума.

Ромашка, она ж первоклашка, смеялась, кружась.
Ох, это не нравилось всё Георгину-грузину,
Он саблю свою оголил и, совсем не смеясь,
Рванул, что есть сил, демонстрируя, кто здесь мужчина.

Жена Георгина - Гвоздика - зарделась: "О, Боже!"
Склонила свои лепестки, будто хлопнула дверцей.
Всё это увидел Тюльпан - сердцеед и художник.
И сразу - к мольберту, Гвоздику склоняя раздеться.

Жасмин, самый главный в хоральном лесу запевала,
Заметив, как нежно Тюльпан обнимает Гвоздику,
Запел всё, что знал, Хризантема ему помогала,
Способствуя снятию нервного стресса и тика.

Под пение это сам Мак, с головой отлетевшей,
Устроил такой карнавал, что летали Кувшинки,
Ромашка еще хохотливее стала, и севши,
Срывала она лепестки золотые со спинки.

Тут даже грузин-Георгин не занес обнаженную саблю,
Настолько картина вся эта его впечатлила,
Он взглядом окинул на том берегу одичавшую цаплю
И бросился бить одуревшего Мака, смешав его с илом.

За ними, бесстыже, свою красоту выставляя,
Краснея и млея, включилась в игру Орхидея,
И стоя у самого хрупкого берега-края
Вцепилась губами в Нарцисса, хмелея и млея.

Потом сорвала Ноготки, отдала их старухе-Герани,
Чтоб зубы лечила и чтобы они просто были.
Грузин-Георгин, доведенный до края, до грани,
В болото нырнул за красавицей местною - Лилией.

Высокий ученый в очках, господин Гладиолус
Уткнулся в учебник о травах, букашках и гадах,
Но сильно мешал Хризантемы чарующий голос
И то, что Гвоздика с художником слишком уж рады.

Тогда господин Гладиолус, расправивши спину,
Вспугнул ошалевшую братию криком, как рыком.
Грузин-Георгин снова так впечатлился картиной,
Что дал живописцу по морде, спасая Гвоздику.

Тюльпан так остался стоять, вытирая помаду,
Горел поцелуй на Тюльпана щеке, как пожаром.
Ученый на Розу смотрел за зеленой оградой,
Мечтал, чтоб любимая ночью из плена сбежала.

А Лилия, очень по-женски расправив оборки,
Взглянула в свое отраженье над синей рекою.
Тогда Хризантема закрыла ресницы, как шторки
И вспомнила что-то хорошее и дорогое.

И только один, пробудившийся ближе к утру,
Наевшись листвы, словно пышущих жаром, пончиков,
Влюбленный в Ромашку, слезы ронял на ветру,
И думал: "Я вырасту, стану любимым ее Колокольчиком".

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

У Центрального парка Нью-Йорка

Видео из цикла "Пишу и говорю" здесь

Проходя по Центральному парку большого Нью-Йорка,
Я увидела пару, в обнимку стоящую рядом.
Им не то, что по двадцать иль тридцать
Когда хочется жить нараспашку,
Когда всё впереди и не думаешь, что будет завтра.

Им почти что полвека, где многое прожито, спето,
Что-то просто утеряно в спешке, и это уже не вернуть.
Целовались они, как последним своим поцелуем,
И деревья листвою стыдливою их прикрывали.
Будто так неприлично в их возрасте думать об этом.

Даже в городе слишком стремительном, где никому нету дела
Ни до тех, кто вокруг и, тем более, кто целоваться надумал
Прямо здесь, под свидетельским взглядом
Центрального парка большого Нью-Йорка.
Он такое видал, что уже никому не приснится.

Я застыла от этой внезапной, пронзительной страсти
И уставилась прямо на них, не в силах скрывать любопытство,
Мне казалось: они от любви разрывались на части.
От последней любви, которой уж не повториться.
И, тем более, после полжизни забытого счастья.

Всё вокруг для меня превратилось в эфира помехи:
Шелест трав, рок-н-ролл, доносящийся громом
Из наушников тех, кто промчался на роликах мимо,
Невзирая на злые сигналы такси, перекрашенных в желтый,
Где давили на газ пакистано-арабские шейхи.

Это было неважно для пары, прожившей полжизни,
Так, как будто у них ничего не осталось,
Будто «завтра» не будет подавно,
И считать будет нечего, словно и не было вовсе,
Потому заключительный свой поцелуй никому бы они не отдали.

Но внезапно, врываясь не к месту, как будто бы вправе,
Кто-то крикнул решительно: «Снято!»
И закончилось всё, будто не было вовсе,
И вокруг оживились все звуки, гудели машины,
Словно раньше их просто забыли заправить.

И помчались бегуньи в наушниках гордо,
Мускулистыми икрами, вроде, мужскими, но точно, не женскими,
В парке центральном сверкая.
А влюбленная пара разошлась, как ни в чем не бывало,
Расцепила тела и отправилась – каждый к себе - согреваться

И свое доживать, только в серой реальности будней,
Где нет места ни страсти, ни даже любви, ни участью,
Где выгуливать надо собак и встречаться с приятельским кланом,
Говорить о погоде, финансах и день проводить с адвокатом,
Чтобы к вечеру выпить Мартини в каком-нибудь баре,

Посмеяться с барменом, как старым и добрым знакомым,
Официанток-полячек расспросить о проблемах с мужьями,
Обаять напоследок соседку за барною стойкой,
Ту, которую спутник оставил на время,
Чтоб, куря сигарету, проверить свои телефонные штучки:

Сотни две сообщений от дам и влиятельных дядей.
А потом, с телефоном, опять же, подмышкой,
Спать отправить травою растущего сына,
Не успев разузнать об успехах с подружкой и в школе.
Впрочем, это на завтра придется оставить.

Если «завтра», конечно, изволит случиться.
Можно снова пройтись, не считая кварталы, до парка,
Или сесть на такси, чтобы встретиться вновь с дамой сердца.
И стоять, прижимаясь к гудящей машине,
Целоваться, как будто вам двадцать иль тридцать.

А из двери открытой, у черного входа пятизвездочного ресторана,
Будет взглядом съедать вас, проживших так много - полжизни,
Мексиканец, помывший посуду, смертельно уставший.
Он подумает: «Сколько же можно, бесконечно снимать о любви
Прямо возле Центрального парка большого Нью-Йорка?»

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Что осталось?

Что осталось? Дом выплачен.
Вечный брак, он нерадостно вымучен.
Кот от странной болезни, тот вылечен.
Даже сын как-то сам по себе, вроде, выращен.
Внук зачем-то гораздо любимее сына, он вынянчен.
Не был - этот единственный внук - ни наказан, ни высечен.
Вновь подъезд, как и лампочки, весь, до подвального, вывинчен.
Попрошайкой на грязном асфальте последний полтинничек выклянчен.
Весь учебник для пятого класса по химии - вычитан.
Твой урок нелюбимый усердием выучен.
Друг, конечно, из проруби, вытащен.
Ты его многократно спасал или выручил.
Ты все доводы "за" или "против", лет двадцать, как выкричал.
Ты теперь респектабельно-сдержан, весь выкачан.
Словно ты по рецепту какому-то выточен.
Ты до нитки рукою хозяйскою выглажен.
Только что же испуг на лице твоем выражен?
Ты из прошлого так никогда и не выскочил.
Проживаешь года, из розетки, как-будто бы, выключен.
Что осталось?...

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Он так любил вчера

Песня здесь

ОН(1 часть)

Он был в таких невиданных краях,
Он попадал в такие передряги,
Его вела не к дому колея,
Он пил такое гэ из грязной фляги.

Стоял под дулом, лезвием ножа,
Его врачи кромсали без наркоза,
Летел с сорокового этажа,
Но выжил, зацепившись за березу.

Тонул, сносимый мощною волной,
Лежал под танком притворившись мёртвым,
Был заживо закопанным войной,
Ступни до крови до сих пор истёрты.

Его любили женщины всегда,
Неважно, что он к ним не возвращался,
Что он менял любовь и города,
Краснел, как в детстве, плакал и смущался,

Когда им восхищались от души
И пели дифирамбы дамы сердца.
И звали его лучшим из мужчин,
Он другом сделать мог и иноверца.

Сентиментально старое кино
Смотрел усталыми и влажными глазами.
Не пил ни самогонку, ни вино,
Отец таким был неприятен маме.

Всё отдавал любимым и друзьям,
До капли, до последнего червонца,
Был вхож в дома к графиням и князьям,
Мог выключить светящееся солнце,

Достать луну для женщины с небес,
Да что - луну, звезду хватал из зала,
Знавал певиц, танцовщиц, поэтесс,
И ни одна ему не отказала.

Он не устал, он просто вдруг решил,
Что жизнь проходит, и ему - немало,
Что не достичь нехоженых вершин
С той самой, что его не понимала.

А та, с которой встретился вчера
И умер от любви и восхищенья,
Не с ним проводит дни и вечера,
И не его ждет в полночь возвращенья.

Она при муже, детях и родных.
Ему подарит два часа в неделю.
Всё, что напомнит о свиданье их -
Разбросанные простыни в отеле,

Бокалы недопитого вина,
Несъеденная плитка шоколада,
Звонившая пятнадцать раз жена
И впопыхах забытая помада.

А та в пути, и тремола в руках,
Звонок глубокой ночью в дом к подруге,
Напомнить, что была с ней в Лужниках,
Потом застряла в налетевшей вьюге.

А он подъедет к дому. Не спеша,
Откроет дверь железную квартиры,
Предательски улыбчиво душа
Зайдет туда, где спит супруга Ира.

Нырнёт под одеяло, чуть бочком,
Уснёт с улыбкой тихим сном младенца.
Наутро прошагает босиком
До ванной, завернувшись в полотенце.

У зеркала вдруг вспомнит, как тонул
И как под танком притворился мертвым.
Лежал и думал: "Жаль, что братану
Не подсказал идти тогда штирбортом".

Все эти мысли пронесутся вмиг
И высохнут, как капельки на теле.
Он так любил вчера на чистовик
На простынях, разбросанных в отеле.

ОНА (2 часть)

Она подъедет к дому, в окнах свет,
Собака лает - мучает соседей,
Муж на диване с ворохом газет,
Готов к любви, а после - и к беседе.

Она же, подозрительно тиха,
С загадочной улыбкой, как Мадонна,
Заварит чай, подальше от греха,
Пройдя на кухню как-то отрешенно.

И заворкует о прошедшем дне,
И как устала за день на работе,
О новостях, цунами и войне,
И предстоящей солнечной субботе,

О том, что Светка снова родила,
Четвертого иль пятого по счету,
Что не успела сделать все дела,
Изобразит случайную зевоту.

Помоет чашки, встав к нему спиной,
Вкус на губах не смыло крепким чаем.
"Нет, надо стать примерною женой", -
Подумает, свет в кухне выключая.

Нырнет под душ, там можно дать слезу,
Куплет попсы пропеть на полутоне.
А где-то там, под тумбочкой, внизу.
Мигает эсэмэска в телефоне.

Не спится, не весна тому виной,
А то, что называется любовью.
"Нет, надо быть примерною женой".
И щелкнет ночником у изголовья.

А рядом - муж к любви всегда готов,
Его рука на непослушном теле.
Букет из не подаренных цветов,
Завянет там, на простынях, в отеле.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

9-11. Ты знаешь, мама

Видео из цикла "Пишу и говорю" здесь

Ты знаешь, мама, в этот день всё было так же:
Звонок будильника и папина ладонь;
Свет за окном, горячий чай и даже
Дым сигареты, как обычно, голубой.

Ты знаешь, мама, в эту ночь он мне приснился.
Я с ним летала в синих облаках.
А утром папа, уходя, остановился
И задержал мое лицо в своих руках.

Потом переступил черту порога.
Закрылся лифт за папиной спиной.
Ты знаешь, мама, этажей – немного.
Мы там летали прошлой ночью над землей.

Ты мне сказала: «Чудная погода!»
И уложила мои школьные тетрадки
А между ними – пару бутербродов...
Но знаешь, мама, чай был слишком сладкий.

Из телевизора неслось, что будет солнце,
Потом ты вскрикнула... И всё остановилось.
Ты прошептала: «Папа не вернётся».
Потом куда-то долго ты звонила.

Ты знаешь, мама, я прощалась с куклой
И рассказала ей вчерашний сон,
А в это время на столе, на кухне,
Звонил, забытый папой, телефон.

Но он ведь возвращается обратно,
Не верит он в приметы. Он – такой.
Еще он говорил – и это правда,
Что там есть тоже выход...запасной.

Вот только странно: cолнце за порогом
И папа не придет теперь домой,
Ты знаешь, мама, этажей – немного,
Я там летала прошлой ночью над землей.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

У нас с тобой так много разного

У нас с тобой так много разного,
Как у луны и жаркой пятницы,
Как у болота непролазного
И девочки в цветастом платьице.

У нас с тобой совсем не сходится -
Ни расписание, ни праздники.
Тебе на Антарктиду хочется,
А мне - побыть в тепле и праздности.

У нас с тобой две жизни прожиты,
К ним, вроде, и добавить нечего,
А наслоившееся прошлое
Всё давит тяжестью заплечною.

У нас с тобой так много общего:
Накрытый стол, готовый к трапезе.
Найду и в темноте, и ощупью
На полке справа чашку с надписью:

"Тебе". Четыре буквы рядышком,
Неровным почерком студенческим.
Я научилась печь оладушки
И бросила искусствоведческий.

Я быть хотела половинкою,
С тобою плавать в синем озере,
Касаться губ твоих дождинкою
И мерить годы цветом осени.

У нас с тобой похожи радужки,
Мы помним, что такое ходики.
Мы вместе бегали по радуге,
Когда нам было двадцать с хвостиком.

Любовь стаканом одноразовым
Испита за ближайшей рощею.
У нас с тобой так много разного,
Что мы не разглядели общее. 

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Я в классики играю

Я в классики играю. Мне двенадцать.
Обед остыл, и мама недовольна.
Галдят мальчишки, и соседи злятся.
Коленки содраны, но им не больно.

Я выросла. Мне полные шестнадцать.
Сижу за книжками - еще один экзамен.
За окнами вот-вот начнет смеркаться.
Я сплю с чуть приоткрытыми глазами.

Асфальт, и банка из-под гуталина
Раздавлена проехавшим таксистом.
Дочь в интернете. Нет звонка от сына.
Он очень занят, стал большим артистом.

И я, как мама, тоже недовольна,
И как она, совсем не замечаю
Коленок содранных, но мне не больно.
Я в школьной форме в классики играю. 

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Она была

Песня здесь

Она была божественно легка,
Она, как сон, неслась за облака,
Когда держалась на крыле любовь.
А быть любовью мог тогда любой.

Она была смешлива и смешна,
Как будто из вчерашнего пришла,
Когда от смеха сотрясался двор,
А другом был и праведник, и вор.

Она была чудовищно груба,
Как, власть вкусившая, раба,
Когда чернела страхом пустота
Под аркою ближайшего моста.

Она была придирчиво мила,
Она, как будто, начерно жила,
Когда бесцельно скалилась в ответ
И дым вдыхала едкий сигарет.

Она была умеренно тиха,
Как утром, после тайного греха,
Когда боялась потерять того,
Который грустно шел по мостовой.

Она была уверенно резка,
Когда подкрадывалась к ней тоска.
Она пред нею закрывала вход
И выставляла стражу у ворот.

Она была величественно зла,
Как спутница высокого посла,
Когда в соседнем мини-супер-сторе
Просила выдать ей билет на море.

Она была торжественно чиста,
Как будто снова - с чистого листа,
Когда проскакивала "красный" на шоссе,
И получилось вновь, не как у всех.

Она была единственной, одной,
Кого он называл своей звездой.
Не той звездой, что смотрится в экран,
А той, которую у всех украл,

Чтобы согреться и согреть ее
И быть в бесцветной вечности вдвоем.
И плыть по небу, ближе к облакам.
Она была божественно легка.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

На фоне пейзажа

Песня здесь

Салфетка бумажная из придорожного ресторана,
Исписанная шариковой не пишущей ручкой.
Мы завтракаем яичницей с беконом. За окнами - рано,
Настолько рано, что хочется прикинуться злючкой,

Напялить очки, читая меню из десятка страниц,
Будто не зная, чем можно кормить постояльцев,
Скрывать за очками моргание сонных ресниц,
Себя пробуждая стуком - костяшками пальцев.

А ты в это время глазами съедаешь мой профиль,
Его запиваешь крепчайшим, без сахара, чаем.
За ним, на салфетке рисуешь пейзаж, словно профи,
Я делаю вид, что детали пейзажа того изучаю.

На самом-то деле, изучено всё: и кофейная гуща, и лица,
И даже пейзаж, что меняется с каждой минутой всё лето.
В меню ресторанном протерты до дыр все страницы,
Особенно те, на которых две сотни названий омлета.

Наш завтрак такой затяжной, как прыжок с парашютом,
Как будто мы знаем, что он не раскроется в связке,
Что кто-то за нас расписал и пейзаж, и маршруты,
А нам остается, как можно быстрее, придумать развязку.

Поэтому молча сидим, поедаем послушно свой завтрак,
Салфетки, как холст и бумагу используя солнечным утром.
Из кухни доносится кофе чарующий запах,
Лицо официантки свежо и презрительно мудро.

Ложится на стол отпечатанный счет подотчётный,
Берешь ты очки, не свои, а мои, между прочим.
Мы стали с тобой одинаково видеть нечётко.
Ты подпись, не глядя, поставил и что-то бормочешь.

Едва различаю слова. Почему же так тихо?
Ну, кто ж так клянется в любви, даже после яичницы с чаем?
Но вслух не осмелюсь сказать. Я, ведь, тоже трусиха,
Уж лучше я сделаю вид, что слова твои не различаю.

Я это потом напишу, на бумажной салфетке,
Когда оторву по частям от себя, по кусочку.
Закроюсь в квартире своей - трехкомнатной клетке -
И буду тебя тормошить в не озвученных строчках.

А ты дорисуешь пейзаж и доедешь до дома.
Там выспаться сможешь. Уже не мешаю ни я, ни рассветы.
Наш завтрак остыл, до обеда еще очень долго,
А между - полжизни, как будто одно бесконечное лето.

Салфетка бумажная из придорожного ресторана -
Еще не поставили чай перед нами, не выдали кофе.
Мы завтракаем яичницей с беконом, за окнами - рано,
На фоне пейзажа - мой недорисованный профиль.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Девочка не хочет в Тамбов

Песня здесь

Он говорил со мной на чистом русском,
Он так небрежно приглашал на танец,
Я путалась ногами в платье узком
И думала, что он - американец.

Впиваясь каблуками в лак паркета,
Как в мужика впивается испанка,
Я не имела от него секретов,
Крича на ухо, что я - итальянка.

Потом язык ломали по-мадьярски
Про венгров и хорошую погоду,
Я плавно перешла на итальянский,
Он даже не заметил перехода.

Он отвечал без пауз, без акцента,
Я с ним летала, не касаясь пола,
Казалось: мы в венецианском центре,
И вот, причалит к берегу гондола,

Подхватит нас, мы уплывем, не глядя,
К лазурным берегам, куда-то в Ниццу.
И, я впишу в заморские тетради
Еще одну, родную, заграницу.

Мы стали по-французски изъясняться,
Он пил вино, как-будто был французом,
Он предложил с ним до утра остаться,
Добавив: я нужна ему как муза.

В нем было что-то от души цыганской,
Он был, как все цыгане, чернобровым,
Я с ним болтала по-американски.
...Не зная, что он - Гриша из Тамбова.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Ты не бойся

Ты не бойся. Тебя я смогу защитить в непогоду,
Даже, если ударят дожди по спине.
За тобой я готова - в огонь и горящую воду,
Даже, если ты в эту минуту петь будешь не мне.

К берегу лодку прибило волною,
И на песке только тени от наших следов.
Только не бойся, я буду, любимый, с тобою,
Если ты к этому счастью, любимый, готов.

Ты не бойся, я буду, как кошка, пушистой и мягкой,
Ну, а если меня против шерсти погладит другой,
Ты не бойся, я тоже умею ответить и лапкой,
И мужскою, но только открытой, рукой.

Две синекрылые чайки - дуэт над водою,
В небе балет - с точки зренья бессильных садов.
Только не бойся, я буду, любимый, с тобою,
Если ты к этому счастью, любимый, готов.

Ты не бойся, я солнечным диском взойду над заливом,
Даже если захочешь ты в полночь тепла и огня.
Ты не бойся, ты станешь любимым, а значит, счастливым,
Даже, если ты больше не сможешь увидеть меня.

К берегу лодку прибило волною,
И на песке только тени от наших следов.
Я обещала, что буду, любимый, с тобою,
Если ты к этому счастью, любимый, готов.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Дождь стучит

Вот, опять за столом - разговоры,
Вот, опять наливают вино,
Вот, опять он вернется не скоро,
Ну, а ей всё равно, всё равно.

Дождь стучит. И укутаны плечи
В ткань защитного цвета плаща.

- Помнишь первый дождливый наш вечер?
- Помню, ты мне сказала: "Прощай".

Вот, опять - бесконечная осень,
Вот, опять не звонит телефон,
Вот, опять ничего он не спросит,
А она и не вспомнит тот сон,

Где дожди, и укутаны плечи,
Тень горящей свечи - на стене.

- Помнишь первую зимнюю встречу?
- Помню. Ты улыбалась не мне.

Вот, опять за стеною соседи
Веселятся вовсю в поздний час.
Наши дети, не общие дети,
Тоже спать не могли по ночам.

Дождь стучит, впрочем, это не ново,
И врывается в окна рассвет.

- Помнишь самое первое слово?
- Помню. Ты мне сказала: "Привет!"

Вот, опять он вернется не скоро,
И она не посмотрит в окно,
А пройдет темнотой коридора,
Ей теперь всё равно, всё равно.

Дождь стучит, и откуда в нем силы?
Она думает: "Всё позади".

- Помнишь день, когда ты уходила?
- Помню. Ты мне сказал: "Уходи!"

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Мой неземной капитан

Мы познакомились вечером
Под синей полярной звездой.
Небо ложилось на плечи нам,
И в ноги бросался прибой.

Знай, я летаю на облаке
Весь год, до конца декабря.
Хочешь, пока я на отдыхе,
Летать научу и тебя?

Ты засмеялся, меня обняв:
-А как ты училась летать?
-Увы, слишком долго, целых два дня,
Меня не страшит высота.

Ты усмехнулся: "Какой полет?
Я тоже летаю всегда.
Я пилотирую самолет,
Я - твой неземной капитан".

Ты обнял меня. Руки горячи,
И падает с неба звезда.
-Чему же тебя я могу научить,
Мой неземной капитан?!

Ведь, между Нью-Йорком и Лондоном
Разница в двадцать пять лет.
Зимы такие холодные
И серый туман сигарет.

Будет прощанье бесслезное,
И разожмется ладонь.
Знай, я совсем несерьезная,
Выдуманная тобой.

Я улетаю на облаке
Из белоснежной зимы.
Ты остаешься на отдыхе
В нежных объятьях жены.

Но только прошу тебя, не забудь,
Что я летаю везде.
Ты по приборам находишь путь,
А я - по Полярной звезде.

Ведь над водой - небо звездное,
Падает прямо в ладонь.
Знай, я совсем несерьезная,
Выдуманная тобой.

Легко от Нью-Йорка до Лондона
Пересеку небосвод.
Не бойся, не будет мне холодно,
Не нужен мне твой самолет.

Зиму меняю я на лето.
Тепло на полярной звезде.
Ведь, главное для меня - полетать,
А для тебя - долететь.

Ты улыбнулся: "Лечу с тобой,
Ну, где там твоя звезда?"
...Ты - первый, кто хочет летать со мной,
Мой неземной капитан.

Будет прощанье бесслезное.
Я тебя не позову.
Знай, я совсем несерьезная,
Даже, когда я реву.

Ведь, между Нью-Йорком и Лондоном -
Разница в двадцать пять лет.
Зимы такие холодные
И серый туман сигарет.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Школьный двор

Я так же, как и тридцать лет назад,
Пришла в тот школьный двор в начале лета,
Где мальчик что-то тихое сказал
И затоптал бычок от сигареты.

Я рассмеялась громко, как в кино,
Ненастояще, как-то неуклюже,
А мальчик повторил: «Я, все равно,
Тебе когда-то стану нужен»

Я продолжала свой киношный смех,
А он – из пачки сигарету – в зубы.
И тут свершился самый первый грех,
Я чмокнула его в сухие губы.

Потом - прикосновением к щеке -
Взяла незавершенность сигареты,
Вдохнула, зажимая в кулаке
И щурясь от дневного света.

Он покраснел и, глядя мне в глаза,
Коснулся губ, как-будто бы, не веря.
Потом беззвучно «я люблю» сказал...
...И стал моею первою потерей.

Я имени не помню, только миг -
Мой первый грех – я мальчика целую!
И тысячи ошибок и улик,
И миг, который у себя ворую.

И вот, я здесь, ведь, это – тот же двор
И тот же мальчик безымянный рядом,
Мой первый грех стал главным с этих пор,
И я, по-детски, неуклюже рада.

Мне так же, как и тридцать лет назад,
Вдруг захотелось закурить на фоне лета,
В кулак, чтоб не попался на глаза
Бычок от завершенной сигареты.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Встретимся солнечным вечером

Песня здесь

Всё, что вчера не свершилось до полночи,
Вряд ли свершится сегодняшним вечером,
Спрятался в раме дневной зайчик солнечный,
А мы ведем разговоры про вечное.

Здесь, на часах, без чего-то одиннадцать,
Скрипнула дверь и захлопнулась в панике,
Только в окно желтой веткой осиновой
Бьются огрызки изменчивой памяти.

Помнишь, как ночью стонала прихожая,
Ты уплывал в тишину бесконечную,
Звоном ключей отдавался под кожею
Крик, как подобие нечеловечье.

Помнишь, как утро предательски съежилось,
Ты позвонил из пугающей вечности,
Голосом, ни на кого не похожим,
Вымолвил: «Встретимся солнечным вечером».

А на часах без чего-то одиннадцать,
И темнотой занавешены жалюзи,
Вспыхнула лампа свечой Алладиновой,
Вскрикнула и отвернулась из жалости.

И поезда замолчали за окнами,
Ночь улеглась под мигающей лампою,
Вздрогнула кошка от резкого оклика
И зацепила стакан серой лапою.

Помнишь, вино расползалось по комнате,
Медленно так размывая два профиля
В темно-бордовом, с осколками, омуте.
Помнишь, тот вечер с тобою мы прокляли.

И со стены сорвалась фотография,
Где мы вдвоем на таинственном острове.
В ванной стекала по белому кафелю
Струйка воды с ослепительной простыни

А на часах без чего-то одиннадцать,
Кошка скулила с зализанной раною,
В окнах напротив - ночная гостиница,
Только вода громко капала в ванную.

Помнишь, все звуки, как будто бы, умерли,
Кошка под лампой застыла навечно,
Голос твой в трубке – какое безумие -
Выстрелил: «Встретимся солнечным вечером».

Но ничего не свершится до полночи –
Стрелки слились без чего-то одиннадцать,
Кошка не вскрикнет, стакан не наполнится,
Лампа не вспыхнет свечой Алладиновой.

И фотография к полу приклеена,
Звуков не будет ни утром, ни вечером,
Спит на столе твоя чашка кофейная...
А самолет не вернется из вечности.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Нью-Йорк

Песня здесь

Мы говорили ни о чем,
и мы не спали по ночам.
Я – руку – на твое плечо,
и тихо таяла свеча,
а отраженья в зеркалах,
как будто с нами заодно,
в углу, по краешку стола,
стекало медленно вино.

Мы выпивали ночь до дна,
до самой утренней звезды,
когда она едва видна,
и пробуждаются мосты,
и шины тихо шелестят
по не нагретой мостовой,
а в отъезжающих гостях
есть что-то схожее со мной.

Но вот, врывается рассвет
в кварталов ровные ряды,
здесь не бывает слова «нет»,
здесь не растут давно сады,
здесь на лотках живут часы,
носки и сумки, и кресты,
а вдоль проезжей полосы
когда-то здесь цвели кусты.

А ныне жарится асфальт,
и сотрясаются лотки,
в окне ревет надрывно альт
и, как набат, звенят брелки.
Здесь нету птичьих голосов,
здесь звезды спрятаны в бетон,
здесь есть леса, но нет лесов,
а дом – разодранный картон.

Здесь гром гремит из-под земли,
посуда скачет на столе,
и сюр, такой же, как Дали
нарисовал своей Гале,
когда она стоит спиной
на диске солнца золотом
и, утопает под водой
последний уцелевший дом.

Здесь башни падают с небес.
И – гробовая тишина.
Но вырастает новый лес
и, приближается луна.
А мы, всё так же, ни о чем,
и вновь не спится по ночам.
Я – руку – на твое плечо….
Вот и растаяла свеча.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

В зеркале заднего вида

Песня здесь

В зеркале заднего вида - сидение,
Холодно. И пассажирка закутана.
Только глаза. Это просто видение.
Он не собьется с дороги запутанной.

Он изучил, как рисунки наскальные,
Список всех правил дорожных движения.
Только глаза эти сине-зеркальные
Слишком магнитят своим притяжением.

... Их закружило в начале апреля.
Он угощал шоколадным мороженым,
Пламенем руки на теле горели.
Всё начиналось, как и положено

В мире приличий и выцветших истин,
Где в полумраке размытые лица.
Прикосновеньями - тонкою кистью -
Захочет она ему ночью присниться.

Впрочем, обоим пока всё без разницы:
Сколько часов или суток - кто знает?
Утром она забудет накраситься,
Словно приспичила вдруг новизна ей.

Только до полночи - оба невидимы
Там, на земле и - на небе - для месяца.
Ей показалось: случайно обидела,
Когда с сигаретой он вышел на лестницу.

На самом-то деле, он перенервничал.
Совесть - нередко такая колючая,
Не та, что бывает трепетно-девичьей,
А та, что однажды мужчину замучает.

Она подкрадётся без предисловия,
Словно уже свершившийся случай.
Поставит единственное условие:
Люби до последнего или не мучай.

Недолгая совесть - пока не закончится
Длина трехминутная, сигаретная.
Он выкурит жадно, ему так захочется
Кого-то любить тишиной предрассветною.

Ей будет казаться несбывшейся сказкою
Полёт ее тела, любовью согретого.
Лицо в темноте полыхает краскою.
И всё ж, хорошо, что не видит он этого.

Зато она может с глазами открытыми
Не думать о завтрашнем утре заранее,
Прикрыться подушкой, слезами залитою,
Следя за его неровным дыханием.

Сделает вид, что не слышит он слёз ее,
Что поцелуй - не с соленым привкусом,
Подхватит на руки, нагую и босую,
Не устояв перед женственным искусом.

Они улетят, не вернувшись и засветло.
Часов монотонность - подсказкой участливой.
Пусть солнцу за окнами будет завидно,
Что могут быть два незнакомца так счастливы.

А выйдя из сна, пробудившись спинами,
Откроют глаза, не решаясь встретиться.
За окнами шепчется город шинами,
И в стёклах машин, отражаясь, светится.

Чуть позже он спрячется за газетою,
Она сварит кофе, какой-то не очень.
Им будет неловко, что оба раздетые,
Словно бессонной и не было ночи.

Она запахнётся халатиком ситцевым,
С хлястиком до полу, с белой оборочкой.
Из-за очков посмотрит ресницами,
Масло - на хлеб с хрустящею корочкой

Протянет ему. Дожуётся за завтраком
Апрельская ночь, что опаснее приступа.
Ему так захочется взять ее за руку
И долюбить за все годы, неистово.

Но всё же, не зная, как быть с той неловкостью,
Он кофе глотнет безвкусный, дарованный.
И словно повиснет, пропавший, над пропастью,
Кофейною гущей на дне - зачарованный.

Натянет на тело джинсу с синей майкою,
Пастой зубною пройдется по дёснам,
Поборется в ванной с открученной гайкою,
Вспомнит свои сумасшедшие вёсны.

Когда они были? Лет тридцать уж пройдено.
Жена - одноклассница с рыжими косами.
Где-то осталось понятие "родина"
Стволами берез пятнисто-белёсыми.

Речка с обрывом, песчаною отмелью,
Водоворотом и рваной тарзанкою,
Велосипед деревенские отняли,
Девочка летняя с гордой осанкою.

В парке - скамейка и надпись: "окрашено".
Горькой, бесцветной была безотцовщина.
Драка - чужие сражаются с нашими,
Стенка на стенку в ночи с поножовщиной.

Семь - лагерей, а Вовану - пятерочку,
Пашка - свидетелем в суд и - на прииски.
Борька получит заветную корочку
И в кабинет - под портретные вывески.

Люся из рыжей вдруг станет блондинкою,
Косы отрезала, тела прибавилось.
Чёлку заколет простой невидимкою,
Скажет: "Подружка Лариска обабилась".

Тоже халатик наденет веселенький,
Ситцевый - было немного заплачено.
Пересчитает зеленые стольники -
Вновь не хватает на разную всячину.

Дети большие, поставлены на ноги,
Дом кое-как он достроил с подмогою.
Не позабыл свои прошлые навыки,
Хоть и запомнилось, в общем, немногое.

Только ему показалась законченной
Жизни дорога, прямая, как линия,
Тут подступило к двери заколоченной,
До горизонта небесное, синее,

То, что сражает своими закатами,
Громко, легко, словно детские шалости,
То, что врывается грома раскатами
И ударяет, как током, без жалости.

Перед глазами - жена с рыжей чёлкою,
Совестью тридцатилетней закатною.
Только картинка размыто-нечеткая
Так и осталась беззвучной загадкою.

Вот он и ждет: иль хвататься за поручни,
Вместе с женою - блондинкою Люсею,
Или ловить ускользающей полночью
В зеркале заднего вида иллюзии.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Осенняя пьеса

Слова слетали с губ, как листья,
В осенний вечер унося стихи.
Ты что-то говорил про письма
Из прошлого, про давние грехи.
И оправданья били рикошетом,
Сквозь решето просеивая ложь.
Я не следила за твоим сюжетом,
Достаточно того, что падал дождь.

Две капли дождя. Две капли любви.
Осенняя пьеса-для на двоих.
Беспомощный автор, нелепый финал.
Осенняя пьеса. Пустующий зал.

Ты говорил, я не могла не слышать
И куталась в бездонных рукавах.
Ты в роль вошел и из неё не вышел,
Запутавшись в кулисах, как в словах.
Дождь на стекле чертил маршруты
Из наших лет, из наших дней.
И оставалось полминуты
Тебе играть на сцене, лицедей.

Две капли дождя. Две капли любви.
Осенняя пьеса-для на двоих.
Беспомощный автор, нелепый финал.
Осенняя пьеса. Пустующий зал.

Сыграли без свидетелей, без зала,
Нас черной пастью проглотил партер.
Я ничего в финале не сказала,
Преодолев твой звуковой барьер.
Не стала ни подарком, ни обузой,
Любви твоей напившись всласть.
И сыпались слова, как бусы,
Но ты не знал, что нить оборвалась.

Две капли дождя. Две капли любви.
Осенняя пьеса-для на двоих.
Беспомощный автор, нелепый финал.
Осенняя пьеса. Пустующий зал. 

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Дождь будет лить до четверга

Песня здесь

Дождь будет лить до четверга,
Мы будем пьяные слегка
Не от вина, а от любви.
Нам все равно, что за окном
И дождь, и молнии, и гром,
И замолчали соловьи.

Есть только мы, и – никого,
И даже жутко оттого,
Что бесконечен сон,
Не от вина, а от любви
Тебе признания мои
Над взлетной полосой.

В субботу утром улетишь
В такой же пасмурный Париж,
В такой же дождь.
А завтра солнце ослепит
Твой чай, что в спешке недопит
И снова – ночь.

Дверной замок, в коленках – дрожь,
И будет солнечная ложь,
И будет в сутках – век.
Когда в глазах – ни страх, ни боль,
А просто выжатая роль
Отяжелевших век.

Потом – до вторника – весна,
И снова будет не до сна
Двум избранным врагам.
Прошу тебя: «Не приходи!»
Мне ближе вечные дожди
По четвергам.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Времена года

Песня здесь

Я украшу январем дома,
Нарисую на снегу любовь,
Ту, которую не отдала,
Ту, которую мог взять любой.

Я вплыву в заснеженный февраль
И у вьюги отберу мотив,
Тот, который не сыграл рояль,
Чтоб не дать твоей любви уйти.

Я для марта погашу фонарь
И представлю, что вокруг светло,
А апрель, ворвавшись в календарь,
Разобьет ненужное стекло.

Я из мая унесу цветы,
Те, что ты бросал к моим ногам,
А июнь сотрет твои черты,
Как вода смывает берега.

Я в июле закружусь с другим,
Он – для лета, а не для зимы,
Ближе к августу раздам долги
За любовь, что не брала взаймы.

Мне на плечи упадет сентябрь
Долетевшей сквозь века звездой
И янтарною листвой, хотя...
В октябре уже сюжет другой.

Опустеет ноября постель,
И ударит в колокол звонарь...
С каждым днем всё ближе мой апрель,
С каждым днем всё дальше твой январь.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Девочка из прошлого

Песня 1 здесь

Запись с концерта здесь

Девочка из прошлого –
Платьице в горошинах –
Ждет его, тоскуя у окна.
Ничего хорошего –
Девочке из прошлого.
Девочка останется одна.

Девочка из прошлого,
Словно запорошена.
Словно завороженная им.
Девочка не брошена,
Просто огорошена
Первым ожиданием ночным.

Девочка из прошлого –
Женщина без прошлого.
Нет, она его не дождалась.
Ничего хорошего
Женщине без прошлого
Не дала не сотканная связь.

Только снегопадами –
Белыми нарядами –
Скатертью накрыт далекий путь.
Девочка из прошлого –
Женщина без прошлого –
Платьице в горошек не забудь.

Прихвати из прошлого
Всё, что там хорошего,
Всё, что помещается в руке,
Девочка из прошлого –
Женщина без прошлого –
Так и остается налегке.

Лишь звонок из прошлого
От того, хорошего,
От того, кого не дождалась.
Мальчик, ты непрошенный
Для женщины без прошлого –
Первая не сотканная связь.

Женщине без прошлого
Он – чужой, непрошенный
Так себе, пустое баловство.
А девочка из прошлого
Платьице в горошинах
Берегла все годы для него.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Всё просто

Песня здесь

Вы, как всё гениальное, просто
Записали стихи на бумагу
Или файл сохранили в компьютере.
И, скорее всего, вы не сразу
Прочитали стихи близким в комнате,
Может, даже Вы их отложили
На три месяца... может, и больше.

А потом Вы подумали вечером,
Что давно не писали - три месяца,
Значит, больше уже не напишется,
Значит, так и придется Вам старое
Петь... и стариться рядышком с песнями,
С ними рядом, конечно, не страшно всё.
Даже как-то теплее, привычнее.
Так себя успокаивать принято.

Только ночью строка в дверь открытую
Забежала, ударила обухом.
Вы вскочили средь ночи, и – к лампочке...
Записать на бумаге... скорее же....
Вы сейчас...Вы вот-вот потеряете....
Этот миг, это стихо-творение....
Это психа, конечно, творение....

Потому что Вы есть ненормальная,
Потому что Вам слышится музыка,
Потому что Вам пишется полночью,
Когда спит большинство человечества,
Потому что стихи так рождаются,
Без наркоза – укола всесильного -
И без мук, как рождались когда-то Вы.

Вот теперь Вы достанете записи
Иль файл Вы найдете в компьютере
И добавите то, что записано
Так давно, что Вы это не помните.
И неважно теперь, что Вы мучились
Оттого, что не пишется больше Вам.

Вот теперь Вы прочтете товарищам
Или даже споете с гитарою
На каком-нибудь праздничном вечере.
Все восторженно Вам аплодируют,
Вопрошая: «Как это Вы пишете?
Будто просто сидите и курите,
Будто чай попиваете с пряником
И ведете беседу неспешную.
Будто вовсе стихами не мыслите,
Вы – такая земная, обычная».

Вы, конечно, отшутитесь весело,
Что не Вы это пишете полночью.
Вы ведь просто открыли все окна
И впустили всё лучшее в комнату,
Записали его на бумагу
Или файл сохранили в компьютере.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

У друга моего случилось счастье

У друга моего случилось счастье.
Мой друг забыл, что есть ненастье,
Он полюбил в последний раз
Не то, что он слегка влюбился
И с нею в гости завалился
В полночно-неурочный час.

Мой друг с тридцатилетним стажем -
Далек от глупостей и блажи -
Звонил мне тридцать лет подряд.
Ему бывало очень плохо,
Он говорил: «Так вышло, Леха,
Прости, дружище, виноват».

Я отвечал: «Конечно, друг мой,
Свет нашей дружбы не потухнул».
Высокопарно, может быть.
Но я был самым лучшим другом
Из нашего большого круга,
Кому он ночью мог звонить.

Так вышло, что я стал поэтом,
Известным чуть ли не пол-свету,
Мне дали самый главный приз.
Меня печатали в газетах,
И даже лучшие поэты
Кричали мне из зала: «Бис!»

Я улыбался в объективы,
Я неприлично был счастливым,
Меня поздравил целый мир.
Мне позвонили президенты,
Меня в свои апартаменты
Вдруг пригласил сам Ричард Гир.

Не скрою, было мне приятно
И даже очень, вероятно.
Но я в водовороте дней
Ждал одного звонка простого,
И пусть единственного слова
От лучшего из всех друзей.

Нет, я сегодня не об этом.
Я другом был, а не поэтом
Я, как поэт, его простил.
Мой друг – единственный на свете,
Кто на такой большой планете,
Мне в этот день не позвонил.
....У друга моего случилось счастье.... 

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Я жизни решала

Всё очень легко, удивительно просто.
Мы тихо висели на телефонах,
Как будто влюбленные заняли остров
И ворковали в начале сезона.

Сидела, собой заполняя скамейку
У самого дома, под деревом клёном,
В окне заливалась вовсю канарейка,
Романсы свои предлагая влюбленным.

Но, честно сказать, она сильно мешала
Своим неподдельным, тупым оптимизмом.
Ведь, я же с тобой наши жизни решала,
А жизни решают всегда с драматизмом.

Мобильную трубку держала у уха,
В ней ты говорил, что мы больше не пара.
Подъездная дверь только хлопала глухо,
Небрежно прикрытая смуглым швейцаром.

Я жизни решала, прилипши к скамейке,
Как будто отсюда они станут ближе.
Заряд на глазах исчезал в батарейке,
И прямо в лицо кот смотрел черно-рыжий.

Он встал, заслонивши собою полмира,
А ты повторял в моем ухе, что зря мы
Словами любви засоряем эфиры,
Что нам не нужны быстротечные драмы,

Что лучше оставить всё так, как и было -
Ты - между семьей и моею постелью.
Конечно, я справлюсь, ведь я же любила,
Да так, что могла не заметить метели.

Но я не хотела быть второй. Я - прима,
Я даже готова звучать как оркестр.
Я жизни решала, но всё было мимо,
И всё понарошку, как старенький вестерн.

Я, помню, сказала, что это - решенье,
Конечно, мужское, всё чистосердечно.
Но где-то жило в глубине продолженье
Истории нашей любви бесконечной.

Я слёзы заела, и азбукой Морзе
По лестнице с эхом в два шага взлетела.
А в трубку сказала: "Я что-то замерзла,
Ты просто приди и согрей своим телом". 

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Ты никогда не сделаешь мне больно

Видео здесь

Не обещай любви мне неземной,
Ведь я сдалась, любимый, добровольно.
Пообещай, любимый, мне одно:
Что никогда не сделаешь мне больно.

Ты не проси у неба рассветать,
Ты не проси его разбогатеть.
Проси того, с кем хочется летать,
Не от которого захочешь улететь.

Я всё приму, как будет и как есть,
С тобой - любимым - и в жару, и в холод,
Успеть бы только всё, что есть, прочесть,
Пока весь мир надвое не расколот.

Ты не проси у неба рассветать,
Ты не проси его разбогатеть.
Проси того, с кем хочется летать,
Не от которого захочешь улететь.

Я не боюсь ни высоты, ни скоростей,
Когда есть ты, и наяву, и ночью,
Успеть дожить до лучших новостей
И зачеркнуть две точки в многоточье.

Ты не проси у неба рассветать,
Ты не проси его разбогатеть.
Проси того, с кем хочется летать,
Не от которого захочешь улететь.

Не обещай любви мне неземной,
Ведь я сдалась, любимый, добровольно.
Пообещай, любимый, мне одно:
Что никогда не сделаешь мне больно.

Ты не проси у неба рассветать,
Ты не проси его разбогатеть.
Проси того, с кем хочется летать,
Не от которого захочешь улететь.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Разлюблю

Разлюблю глаза твои в полночь,
Растоплю снегов моих бремя.
Я и в прошлом не с тобой. Помнишь,
Как стремительно неслось время?

Разобью стеклянную стужу
Голубою полосой неба.
В настоящем ты еще нужен,
Ну, а в прошлом ты со мной не был.

Расколю на семь цветов осень,
Разрублю на семь полос лето.
Ты и в будущем меня - оземь
Чтобы не было со мной света.

Раздарю зеленые травы
Тем лугам, где мы с тобой были.
Ты и прошлом был всегда правым,
Ты стрелял в мою любовь навылет.

Расцвету сиреневым маем,
Разгребу пожухлые листья,
Я о будущем твоем знаю,
Мне художник написал кистью.

Распишу оранжевым стены,
Вместе с солнцем всё не так сложно.
Убегу из твоего плена.
Мне теперь на свете всё можно.

Или может, улечу в завтра
И возьму в мужья себе ветер.
Будет где-нибудь в горах – завтрак,
А обед – на сказочной планете.

Расплету бесстыжие косы,
Расскажу ему твои секреты.
У твоей любви одни вопросы,
Ну, а он мне может дать ответы.

Разлюблю, разобью, расколю, растворюсь,
А потом расцвету, распишу, расплету и... вернусь. 

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Идиотка

Песня здесь

Давай мы с тобою заварим клубничного чая,
Откроем печенья коробку, разделим на части.
Я просто идиоткой себя иногда ощущаю,
Как будто живу на планете с названием "счастье".

Я даже тебя провожаю глубокою ночью
Счастливой улыбкой, легко, в состоянье покоя.
Твой чай недопитый, окурки, конечно, не очень,
Но к ним, все же, ты прикасался своею рукою.

Всё это потом, а сейчас вместе с чаем - варенье
Из черной смородины, густо, на масло с печеньем.
Конечно, идиотка, тебе свое стихотворенье
Читаю и думаю: "Нет никакого значенья".

Ты пьешь теплый чай, внимая моим переводам,
Нет, точно, идиотка, ведь ты же по-русски - ни слова,
Ну, как я могла полюбить - иностранной породы,
И с каждым мгновеньем - влюбляться сначала и снова?

Ты даже гитару мою перестраивать начал,
Тебе так удобней петь блюз середины столетья.
Конечно, идиотка, под эту я музыку плачу,
Ну, точно, попалась в твои синеглазые сети.

Всё это потом, когда солнце завалится набок
И место уступит луне на велюровом небе.
Пусть сами собой все одежды бросаются на пол,
Я счастлива даже, когда ты зовешь меня "бэби".

Конечно же, чай под варенье - предлог и не больше,
Прелюдия к ночи любви и тотальному счастью,
Я буду, наверно, идиоткой, коль вдруг тебя брошу,
Четыре сезона - четыре картежные масти.

Всё это потом, после чая, зимою холодной,
Когда отпадут междометья, как желтые листья,
И пусть за спиной засмеются: "Счастливой быть модно,
Но только безумцы рисуют счастливою кистью".

И снова тебя отпускаю, не ёкает сердце,
Я чаем клубничным с печеньем тебя напоила,
Вареньем приправила счастье, куда ему деться
От этой идиотки, что только тебя и любила?

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Недолюбила

Песня здесь

Недолюбила, ушла, погасила свет,
Не допростила, и не сберегла тогда.
Выстрелом в спину любимому было "нет",
А нелюбимому щедро дарила "да".

Не дождалась, проводив, обещала ждать,
Знала: разлука была на один миг
А ведь могла и года повернуть вспять,
Да испугалась - всё снова на чистовик.

Не причинила, уже хорошо. Стих
Шум за окном, самолетный ночной гул.
Не дописала и недосказала стих,
Ветер влетел и его со стола сдул.

Не догнала исчезающий тот след,
А ведь могла, словно пес, применить нюх,
Не дорасслышала голос из дальних лет,
Хоть и считала, что очень неплох слух.

Не поняла, не сумела забыть боль,
Не донизала на нитку канву бус.
Шла поперек там, где надо идти вдоль,
С каждым из них, недолюбленных своих муз.

Не доласкала, хоть нежности целый пуд
И не открылась любви, что ломилась в дверь,
Не доплыла, хоть и был невелик пруд,
Не укротила, хоть был не опасен зверь.

Не дооткрыла той клетки железной вход,
А ведь могла приложить хоть немного сил.
Но отвернулась, трусливо сыграв уход
Лишь потому, что вернуться не попросил.

Не долетела туда, где лежал снег,
А ведь могла без труда растопить лёд.
Не повернула теченье морей, рек,
Хоть и могла за любовью пойти вброд.

Не дописала главу о любви двух
Не половин, а сияющих полных лун.
А ведь могла, если был бы силен дух.
Всё отдала бы: полнеба и блеск лагун.

Не докрутила написанный свой роман,
Так и не выбрав, кто будет из них герой.
А ведь могла бы, но сорвала стоп-кран,
В моноспектакле сыграв небольшую роль.

Только вот поздно менять то, чего уж нет,
Проще, конечно, и слаще любить тех.
Тех, кто оставил от прошлого след лет,
Не досмеявшийся, выстрелом в спину - смех.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Молчали оба

Песня здесь

Молчали оба. Руки не сплетали.
Не верили. Не знали ни о чем.
Устали оба от пустых баталий,
От слов, оброненных через плечо.
Сидели рядом. Не крестили взгляды.
И не было ни тени теплоты.
Он думал: «Надо что- то сделать, надо».
Она считала: «Сожжены мосты».

Снег за окном птицей белою.
что же, зима, ты наделала?

Решили оба: «Прекращаем споры»
И принимали безразличный вид.
Он думал: «Бесполезны разговоры».
Она ждала, что он заговорит.
Кричали оба. Как глухонемые,
Сжимая крик ладонями в горсти.
Он знал: она уйдет, они – чужие.
Она молила: «Не давай уйти!»

Снег за окном птицей белою.
что же, зима, ты наделала?

Молчали оба, в полном отрешенье,
Две половины, как враги.
…А было…было всепрощенье
На расстоянии протянутой руки.

Снег за окном птицей белою.
что же, зима, ты наделала?

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Женщина-сон

Песня здесь

Он видел женщину-сон,
Не с ним бегущую вдаль,
Он с нею пел в унисон,
Когда застал их февраль.

А гладил женщину-явь
Под отраженьем свечи.
Он, словно скульптор, ваял
Ее в февральской ночи.

Вот только выбрать не мог
Он между явью и сном.
Вчера сменили замок,
Сегодня продали дом.

Он приближался к окну,
Стирал замерзшую вязь,
К незримой женщине-сну
Через года торопясь.

А в дверь стучится вчера,
Но снова не устояв,
Он ночи пьет до утра
И гладит женщину-явь.

Ей с ним опять хорошо,
Уже который сезон.
И он, заласканный, шел
Туда, где женщина-сон.

Пешком готов был и вплавь
Добраться сквозь времена.
Таила женщина-явь
Его от женщины-сна.

И всё прощала, узнав,
И не гнала его вон.
Вторгалась женщина-явь
В его предутренний сон.

Была тиха и нежна,
Его поила вином.
И притворялась она
Незримой женщиной-сном.

Ее просил он: "Оставь",
Глаза скрывая рукой.
Цеплялась женщина-явь,
Чтоб не ушел он к другой.

Потом шептала, обняв:
- Какой же в этом резон?
Он гладил женщину-явь,
А видел женщину-сон.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

"Русский самовар" в Нью-Йорке

Песня здесь

Там собирались великие мира страдальцы,
Там к анекдоту в придачу летел антрекот,
И пианист тарабанил костяшками пальцев,
Громко чеканя мотив и кружа мимо нот.

Там гарцевали лезгинку в размере «семь-сорок»,
Там без хозяина просто немыслима ночь,
Там до утра разговоры и шумные споры,
Там напиваются те, кому даже невмочь.

Там крокодиловы слезы сменяют веселье,
Официанты роняют бокалы и взгляд
На длинноногих, ухоженных, стройных газелей,
Рядом в которыми врач, ювелир, дипломат.

Там зарождаются чувства и рушатся семьи,
Там так посмотрят, как будто одарят фатой,
Там без следа исчезают, влюбляясь на время, 
Там залезают в долги навсегда, с головой.

Там у бармена под стойкой дежурное зелье,
Испепеляюще глядя, он это нальёт,
Там, если надо, под утро накроют постели,
Словно столы, и поставят шампанское в лед.

Только хозяин, свернув самокрутку украдкой,
К вам ненавязчиво, бережно так подойдет 
И восторгаясь осанкой и вашей повадкой,
Если захочет, закажет ковер-самолет.

Вы улетите куда-нибудь, впрочем, бог с вами
Или, скорей, улететь боже вас упаси,
Лучше уйти незаметно, пустыми дворами,
Не замечая свободных и ждущих такси.

Все паспорта перепутав, нарушив границы,
Глядя беспомощно вниз, в самолета окно,
Вдруг вы поймете, что те, самоварные лица
Вашу судьбу и любовь предрешили давно.

Впрочем, вы все же, вернетесь, пускай не сегодня,
Не посетив ни Париж, ни Антверпен, ни Рим,
Выйдете тихо на Малой Грузинской иль Сходне
И окунетесь в московских дворов фонари.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Звук твоего голоса

Думать, что всё понарошку, не по-настоящему,
Все, кто проходят мимо и говорят по ящику,
Соединяют слова в тонкое кружево,
Верить, что жизнь твоя - в медведе плюшевом.
А по ночам, а по ночам гладить твои волосы
И умирать, и умирать от звука твоего голоса.
Тонкой соломинкой плыть по течению,
Слышать только твое сердцебиение,
С дерева опадать листочком маленьким
И приносить тебе цветочек аленький.
А по ночам, а по ночам гладить твои волосы
И умирать, и умирать от звука твоего голоса.
И просыпаться, не просыпаясь полностью,
Передвигать стрелки часов полночью
Ровно на сутки назад, в вечер прожитый,
Где так и остался просто прохожим ты.
А по ночам, а по ночам гладить твои волосы
И умирать, и умирать от звука твоего голоса.
Кто-то заметит с земли, что белое облако
Так на тебя похоже воздушным обликом,
А ты по ночам гладишь, гладишь мои волосы
И живешь, и живёшь звуком моего голоса.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Песня при свечах

Всё погрузилось в полный мрак вселенной,
И чернота придвинулась к глазам.
Молчали телефоны, ныли стены,
И за окном скрипели тормоза.

А я сидела при свечах полночных,
Слова писала в белую тетрадь.
Проснувшись в тишине, часы песочные
Мне не давали по тебе скучать.

Ты — где-то в темноте своей вселенной.
Нас разделяют годы и мосты.
Ты — пленник мой — легко сбежал из плена,
Не побоявшись черной пустоты.

И разрывались за окном цикады,
От темноты, от счастья ошалев.
А я ждала тебя, как конокрада
Ждет лучшая из лучших королев.

Луна сходила, будто бы по трапу,
И кто-то в небе звезды погасил.
Катилась ночь тревожная на запад
И размывала контуры чернил.

И солнце зацепилось за картину,
И заиграли золотом цвета.
Дверь отворил единственный мужчина,
С которым отступает темнота.

А за стеной чирикали старушки,
То причитая громко, то ворча.
И я ему сказала, что, как Пушкин,
Всю ночь писала песню при свечах.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Попробуй не сойти с ума

Да, брось, какая там любовь.
Я не играю в эти игры.
Я – повторение другой,
Ты – отражение других.
А то, что я пока с тобой –
Не больше, чем интрига,
Не больше, чем мой взмах рукой,
Или твои шаги.
Вот, только шепчет мне зима,
Метя сугробы для двоих:
Ну, как тут не сойти с ума
От глаз твоих.
Да, брось, какая там весна.
Она не повторится.
Мне возвращенья не нужны
В растаявшие льды.
Мне б оторваться ото сна,
Мне различить бы лица.
Под тонким пологом любви
Видны твои следы.
Но только шепчет мне зима,
Метя сугробы для двоих:
Ну, как тут не сойти с ума
От губ твоих.
Да, брось, какая там ладонь
Под простынёю белой
И страстью смятая постель –
Использованный шанс.
Меня сжигает, как огонь,
Твое ночное тело,
И охлаждает, словно лёд,
Рассветная душа.
И, всё же шепчет мне зима,
Метя сугробы для двоих:
Попробуй не сойти с ума
От глаз и губ твоих.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Память

(

Я в этом мире пустоты

)

Я в этом мире пустоты была женою
Я даже дочерью была, но не сестрою,
И заплывая за буйки, играла роли,
Мне ограниченность реки казалась морем.

Я ненавидела спокойную погоду,
Не признавала ни границ, ни переходов.
Я для других всегда была взрывоопасной,
Без тормозов летя по улице на «красный».

Теперь я – просто пешеход среди рекламы,
Но выпадаю из колод червовой дамой,
Когда по утренней росе бегу девчонкой,
Я не хотела быть, как все, с короткой чёлкой.

А потому в пятнадцать лет став на платформы,
Не дым вдыхала сигарет, а соль от шторма.
Не от того, что я хотела стать смелее,
Хотелось верить, что плыву на корабле я.

Потом, врезаясь в черноту ночного порта,
Ища полярную звезду, бросалась с борта,
Не зная, что судьба мне дарит искушенье,
Что это – вовсе не звезда, а отраженье.

Потом, ища приметы лиц, названья улиц,
Я отбирала у границ свои июли,
У всех заброшенных домов и губ несмелых,
У тех, кому несла любовь – всё, что имела.

Перемешав колоду карт ладонью левой,
Я била, нет, не королем, а королевой,
И улыбалась, королей не замечая,
И не пила с тузами ни вина, ни чая.

А память – роковой игрой — всю жизнь смешала,
Вплывает март сороковой последним валом,
И эта память – старая пенсионерка –
Сидит, приклеенная к лавке кем-то сверху.

Потом искала короля, бродя по свету,
И незаметно стала старше, чем Джульетта.
Я сотни раз играла просто королеву,
Но так хотелось быть возлюбленной Ромео…

Теперь я – только пешеход и исполнитель,
И абонент, и даже словоговоритель,
Не нарушаю тишину, как враг законов,
Я даже чувствую вину, топча газоны…

А дочь взрослеет — белокурая девчонка,
Она не хочет быть, как все, с короткой челкой.
Вот только память возвращает неохотно
Мне черно-белый переход… непешеходный.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Цвет любви

Была любовь первая – белая,
Была она ранняя – странная,
Она летала в небе лебедем,
Летала меж двумя странами.

Ее боялись губы алые,
Прикосновенья рук жадные.
Она была любовь – талая,
А потому любовь – прохладная.

Потом была вторая – желтая,
Окрашена весной сонною,
Она летала в небе голубем,
Чуть ниже, меж двумя соснами.

Она хотела губ стонущих,
Она желала рук ласковых.
Она была любовь – желтая,
А потому была сказкою.

Потом была еще – черная,
Окрашена проклятьем слякоти,
Она взлетала ввысь вороном,
Кружась над тиною в заводи.

Она хлестала губ полосы,
Она чертила круг рук твоих.
Она была любовь – черная,
А потому любовь – для двоих.

Потом была чужая – красная,
Закатом осени скошена,
Она летала в небе ястребом
И гостем приходя непрошенным.

Она сжигала губ огненность,
Она тушила рук пожарище.
Она была любовь – поздняя,
А потому была тающей.

И, наконец, последняя – летняя,
Как первая – опять странная,
Но крылья заплелись ветвями,
Дорогу заградив скалами.

Она боялась губ преданных
С надеждой вместе и с верою.
Она была любовь – последняя,
А потому любовь – первая.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Поезд в никуда

Я села в вагонный состав,
За окном, как под небом, вода,
Мой поезд шел в никуда –
Стёклами в море.

Это было лет двадцать назад,
Остановка с названьем «гроза»
Мне его осветила глаза
В разговоре.

А потом, на станции «ночь»,
К той грозе добавился дождь,
Пассажиром вошел в эту ночь
Незнакомый.

И, проехав лет десять пути,
Напевая какой-то мотив,
Ему захотелось сойти
Вдалеке от дома.

Машинист тормозами играл,
Бросив станцию «перевал»,
Он с размаху влетел в вокзал
Под названием «вечер».

Так, в пути проскочило лет шесть,
И другой решился подсесть.
Несмотря на отсутствие мест,
Он бросил вещи.

Так и ехал несколько лет,
Я потом назову словом «бред»
Наш бездарно-вагонный дуэт,
Превратившийся в шепот.

Под вагоном стучит колесо,
Растворяя в рассвете лицо,
Когда он рванул за кольцо
Аварийного «стопа»…

А в последние года два
В этом поезде я одна,
Уверяю себя, что тогда
Мчалась на Запад.

Но теперь понятен маршрут,
Если тебя не ждут,
Состав тебя скрутит в жгут
И выбросит за борт.

Мой поезд шел в никуда…
Мой поезд шел в никуда…
Осторожно, двери закрываются,
Следующей станции… нет…

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Кошкин день (Из цикла "Для взрослых детей)

Моей дочке Ланочке

(За совпадение имен, фамилий и образов
автор ответственности не несет).

Лишь солнце взойдет за окошком,
Встает отдохнувшая кошка.
Потянется кошка немножко,
Разбудит котеночка-крошку,
Которая высунет ножку
И скажет: «Привет, мама-кошка».

Котенок, она же малышка,
Обнимет мохнатого мишку,
Умоет мордашку, а мышке
Немножко поправит манишку,
И вместе с подружкой-мартышкой
Начнут они новую книжку.

А мама котенка, как кошка,
Закончит готовить окрошку,
Оближет блестящую ложку,
Смахнет с подоконника мошку,
Наденет красивую брошку.
И – кошка готова в дорожку.

Котенок, она же малышка,
Доест из овсянки коврижку,
Уложит тетрадку и книжку.
Она ж не какой-то мальчишка,
Которому только интрижки,
Картишки и разные фишки.

Она – настоящий котенок,
Который давно без пеленок,
И мир ее нежен и тонок,
А голос – прекрасен и звонок.
Друзья ее – лев и теленок,
Все птицы, и даже слоненок.

Котенок, она же малышка,
С красивым портфелем подмышкой,
С утра покидает домишко,
И в школу – где разные книжки,
Училки, девчонки, мальчишки,
Но нет только мышки и мишки.

А мама, она же и кошка,
Наденет свою босоножку
И сумку возьмет, как гармошку,
Отправится кошка в дорожку,
Туда, где и мошки, и блошки,
И даже гнусавые вошки.

Весь день на учебе малышка,
И рядышком с ней – коротышки,
Училки, девчонки, мальчишки,
Худышки, а так же крепышки,
И есть среди них даже пышки,
Они набивают там шишки.

А кошка, она же и мама,
Должна быть девой, и дамой,
Она не наденет пижаму
И даже не выпьет ни грамма.
Она ведь вещает с экрана
Про думы и всякие драмы.

Работа у кошки, как чудо.
Там много различного люда,
Но нету ни злости, ни блуда.
А если какой-то зануда
Пристанет с гнусавой простудой,
Его – отдыхать – на Бермуды.

И он возвратится оттуда
С подарком – заморской посудой.
И все восхищаются: «Чудо!
Откуда вы взяли, откуда,
Что он и дурак, и зануда?»
…Бывают на пользу Бермуды.

Там есть разношерстные звери.
С утра открываются двери,
И каждый, в присущей манере,
Расскажет о собственной вере,
О том, что большие потери
В финансах, в общественной сфере,

О том, что какая-то кошка
Считает, что всё понарошку,
Что жизнь – это сладкая ложка.
И кто-то подставит ей ножку,
Чтоб кошка скатилась с дорожки
И стала не кошкой, а блошкой.

Но кошка – сиамской породы,
Ее не ломают ни годы,
Ни львы, ни слоны, ни уроды.
И даже большие народы
Свою не навяжут ей моду,
Обмазав всю морду ей медом.

Однажды вошла куропатка,
(Но кошка на птицу – не падка)
Она ей сказала украдкой,
Что нужно какой-то лопаткой
Копать ненавистную грядку,
Тогда будет кошке зарплатка.

Но кошка, она же и мама,
Бывает безумно упряма,
Сказала она: «Слушай, дама,
Ты хочешь, сыграю я гамму
Иль может, поставлю здесь драму,
Но грядку копать иль мыть раму?…»

Кричала в ответ куропатка,
Что кошке не видеть зарплатки,
Как тыквы – на клюквенной грядке,
Как дыни – на детской площадке…
Но мы будем сжаты и кратки.
Да, кошке вручили зарплатку.

Потом подошли две газели
И долго на кошку глазели,
Похоже, они обалдели
И стали плясать, и запели,
И даже оленю велели:
«Две фотки, тайком, для «Недели»».

Потом промелькнул, как комета,
Рысак, доедавший котлету.
И крикнул, мол, песня не спета.
И всем раздавал он билеты
На ужин высокого света,
Где нет дураков и поэтов.

Вот – дог. Он – редчайшей породы,
Читает стихи про восходы,
Закаты и долгие годы.
Его не меняют невзгоды,
А так же капризы погоды,
Ведь, он – из редчайшей породы.

Затем заходили тюлени,
Приехавшие в мини-вэне,
Свои показали творенья,
Раздали по банке варенья,
Узрели лягушки колени,
И снова – домой – в мини-вэне.

В отличном настрое, лягушка
Прочла свой роман про подружку,
С которой делила избушку,
Но та отбирала игрушку
И съела лягушкину мушку.
Лягушка ей: «Вон из избушки!»

Лягушку сменила горилла,
Которая так говорила,
Красиво, этично и мило,
Что кошка влюбилась в гориллу,
Но к ней она не подходила.
Потом ее кошка забыла.

Еще забегали лошадки,
Кивали, что всё, мол, в порядке,
Конфетки внесли куропатке,
Цветок в ослепительной кадке.
(Но кошка на лошадь не падка),
Под хвостиком – видит – заплатка.

…Народ у экранов к обеду
Садится, закончив беседу.
Как кошка сегодня одета?
И что-то она без берета?
И кто подает ей карету?
И где провела она лето?

Ведь, всё интересно народу:
Какой эта кошка породы?
И моют ли морду ей медом
Иль соль посыпают и соду?
Какой же котенок породы?
И кто предлагает им моду?

А с кошкою рядом – пантера,
И в роли она – кавалера.
Ее восхищает манера
И мужа, и пенсионера.
Она – небольшого размера,
Но стала наглядным примером.

Орел – по соседству с пантерой,
Он, как дуэлянт у барьера.
Он с места влетает в карьеры
И любит свою атмосферу,
В которой вершит он карьеру.
Он – с кошкою друг и с пантерой.

…Вот, кошка, закончив работу,
Надела шикарные боты,
Чтоб не промочило болото,
Открыла лапчонкой ворота
И вышла… но не на охоту,
А просто рассталась с работой.

…Откроет ключом кошка двери,
Забудутся милые звери.
Котенок прильнет к маме-кошке
И скажет: «Привет, моя крошка».

Малышка доест свою кашку,
Наденет ночную рубашку,
Обнимет подружку-мартышку,
А так же мохнатого мишку.

Уложит котеночка кошка,
Котенок же высунет ножку
И скажет: «Бай-бай, мама-кошка».
Иди, отдыхай понемножку.

Но кошка расскажет ей сказку
И песню споет под завязку.
Малышка, в обнимку с мартышкой,
Уснет, и приснится ей книжка.

Присядет усталая кошка,
К коту прислонившись немножко.
Ей кот помассирует ножку,
Ту самую, что в босоножке,
И кошка, съев миску картошки,
Вздремнёт до утра…на окошке.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Полужизнь

Постараюсь жить наполовину:
В полусчастьи, в полуотреченьи.
Постараюсь небо опрокинуть,
Полуплыть по твоему теченью.

Полунежно целовать ладони,
Полувстречу принимать достойно
И любить в твоем диапазоне –
В полукруге – полунепристойно.

Постараюсь принимать на веру
Полувзгляд твой, полуизвиненье.
Постараюсь выбрать полумеру,
Не вспугнув твое полурешенье.

Постараюсь совладать с полночью
И с твоим простым полууходом.
Постараюсь быть предельно точной,
Подводя черту под полугодом.

Радость назову полунесчастьем,
Свет в окне далеком – полумраком,
Осени игру – полуненастьем,
Жизнь твою с женою – полубраком.

Постараюсь стать полулюбимой,
В полуяви быть и в полусне,
А свою вторую половину
Жертвую твоей полужене.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Некрасовка

Под утро лица потеряли очертанья,
В бокалах вспыхнуло заляпанное солнце,
Натанцевавшееся пьяное дыханье
Располагало к ненавязчивой бессоннице.

Гремела музыка, скрипели половицы,
Не по-шотландски разливали в кружки виски,
Хотя теряли очертанья звуки, лица,
Одна француженка орала по-английски.

Босые ноги отбивали в такт рассвету,
С солидной дамой обращались не по рангу,
Хозяйка нервно теребила сигарету,
Когда хозяин заходился в танго.

Потом – стихи про женщину на лодке,
Так было в переводе на французский,
И автор строк, хлебнув немного водки,
Заговорил с француженкой по-русски.

"Пардон, мадам, – шептал поэт в экстазе, –
Пора нам познакомиться чуть ближе."
Затем забылся в незнакомом джазе,
На что француженка шипела: "Ненавижу."

Под утро лица потеряли очертанья,
И выла кошка во дворе, на всех в обиде,
Мы разъезжались, закусив дыханьем,
В углу француженка рыдала… на иврите.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

На том краю земли

Моя любовь — в Москве.
Под проводами — сквер.
И в этом сквере — ночь,
И тень от фонарей.
Забытое такси,
И сколько ни проси,
Оно не отвезет
Тебя к любви твоей.

На том краю земли
Идут твои снега,
Идут твои дожди,
И мокнут провода.
На том краю земли
Идет твоя судьба,
И тихо пишет слово:
"Никогда".

За океаном — я,
Чужая и твоя,
Под ветреным дождем,
Под тенью фонарей.
Такое же такси,
И сколько ни проси,
Оно не отвезет
Меня к любви моей.

На том краю земли
Идут твои снега,
Идут твои дожди,
И мокнут провода.
На том краю земли
Идет твоя судьба,
И между нами слово:
"Никогда".

Но если всё вернуть
На тот, счастливый, путь,
И в наш московский сквер,
И в наш нескучный сад.
Вот, мы с тобой — в такси,
И только попроси,
Оно нас отвезет
На десять лет назад.

Но…
На том краю земли
Прошли мои снега,
Прошли мои дожди,
Промокли провода.
На том краю земли
Прошла моя судьба,
И написала слово:
"Никогда"…
И между нами слово:
"Никогда".

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Лестница

Я за тобою бежала по лестнице,
С лестницы сыпались летние месяцы,
С месяцем солнце сражалось небесное,
С неба стекала слеза бесполезная.

Ты от меня убегал в предрассветное утро,
В утреннем небе сверкала звезда с перламутром.
Эта звезда, как кольцо на безжизненном пальце,
Пальцы сомкнув, ты пожизненным стал постояльцем.

Долгие годы и долгие месяцы
Стук каблуков раздавался на лестнице,
Я позабыла твой голос таинственный,
Пусть это так, только ты — не единственный.

Ночи бессонные в прошлое прочь улетели,
Утро бесстыжее стонет в холодной постели,
Взгляд на спине, как палач с поцелуем застывшим,
Ты уходил, как богач, а вернешься, как нищий.

… Вот и зима, и темна эта лестница,
Ты возвратился сквозь долгие месяцы,
Месяц песком просочился сквозь пальцы,
Не торопись, я не жду постояльца.

Ночи бессонные в памяти стерлись под утро,
В утреннем небе сверкает звезда с перламутром.
Голос забыт, как палач с поцелуем застывшим,
Ты уходил, как богач, а вернулся, как нищий.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Таверна

Есть в Манхэттене таверна,
И она сейчас, наверно,
Вся забита до отказа
Людом добрым, не пустым.
Я войду в ее объятья,
И меня обступят братья,
Не по разуму и духу,
А по чувствам непростым.

И закружится в таверне
Разговор нехарактерный
Для людей с богатым чувством,
С небогатым кошельком.
Об изменчивости жизни,
О житье при коммунизме
И о том, что, вот, писатель
Дописал десятый том.

Эта русская таверна
Водки извела цистерну
На родные разговоры,
Что на кухнях мы вели:
Как тогда писал писатель,
Как читал его читатель,
А теперь и тот, и этот,
Вот уж год, как на мели.

Только старая таверна
Знает очень достоверно,
Кто сегодня уезжает
Не один, и не с женой.
Уезжает спать писатель
И поклонница-читатель,
Чтобы скрасить ночь пустую
И проснуться не одной.

Завтра он придет в таверну:
И в душе, и в теле скверно,
Но писатель-не читатель,
Скверну он запьет вином.
А потом добавит водки,
Закусив её селедкой,
И поднимет настроенье,
Подмешав пиратский ром.

И к закату всей таверной,
Что, конечно, характерно,
Обсуждается писатель
И поклонница при нем.
Вот, писатель тихо пишет,
Тихо пьет в стеклянной нише,
Он к закрытию таверны
Сочиняет новый том.

По весне устроит читку,
Будет раздавать визитки,
Про поклонницу забудет,
Как поэт забыл про керн.
Так, на то ж она и муза,
Чтоб не быть ему обузой,
Чтоб не спиться самородкам
Из манхэттенских таверн.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

В городе придуманном

Все в этом городе придуманном
Нам улыбаются в огнях реклам,
И эта сцена бесконечная
Вползает в зрительный партер.
Затем идет по пятой авеню,
Где в ожидании лежат меню,
Раскрытые и чуть бесстыжие,
Как все квартиры без портьер.

А я бреду с тобой по городу,
От ветра прикрываясь воротом,
В тисках дождливого Манхэттена,
Где мчатся желтые такси.
Уходим мы от театральности
И приближаемся к реальности,
Но мокнут наши декорации,
И дождь лениво моросит.

Ты открываешь дверь стеклянную,
И наши пальцы безымянные
От ужаса сгорают кольцами
И оставляют черный след.
Но в этом городе придуманном,
Где тонет суета в огнях реклам,
На нас не смотрят с осуждением,
До нас им просто дела нет.

А я бреду с тобой по городу,
От ветра прикрываясь воротом,
В тисках дождливого Манхэттена,
Где мчатся желтые такси.
Уходим мы от театральности
И приближаемся к реальности,
Но мокнут наши декорации,
И дождь лениво моросит.

Отель без имени и адреса
Раскрыл объятия на два часа,
И кольца спят на подоконнике,
Твоя рука – с моей рукой.
Мы притворяемся влюбленными,
И за звонками телефонными
Друг друга мы не слышим в комнате,
В бесстыжей комнате ночной.

Потом брела с тобой по городу,
От ветра прикрываясь воротом,
В тисках дождливого Манхэттена,
Где мчались желтые такси.
Мы уходили от реальности
И приближались к театральности,
Но мокли наши декорации,
И дождь лениво моросил.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Южный роман

Наш южный роман подошел к окончанью, и чайка взмахнула крылом,
Монетка — на память, и в разные жизни, как будто со мной незнаком.
Как будто случайно столкнулись друг с другом и не посмотрели в глаза,
Наш южный роман мог бы быть и подольше, чем семьдесят два часа.

И снова стучится зима в дверь мою,
И снова я руки тяну к январю,
Защиты прошу у любви ледяной,
Где солнце растаяло вместе с тобой.

И было счастливое лето забыто, и поезд покинул вокзал,
И стуком колес заглушило слова, и вода подступила к глазам.
И южная ночь за окном веселилась, как будто просила любви,
Но нет, не сложилась она этим летом из двух половин.

И снова стучится зима в дверь мою,
И снова я руки тяну к январю,
Защиты прошу у любви ледяной,
Где солнце растаяло вместе с тобой.

Потом меня кто-то встречал на перроне с огромным букетом цветов,
И слезы мои утирая губами, он путал значение слов.
А позже, под вечер, когда на ресницы мне падал таинственный сон,
Меня закружило в том, южном романе, и так закричал телефон,

Что снова ворвался июль в дверь мою,
Но руки, как прежде, тяну к январю.
И в море уходит, качаясь, корма.
На то он и южный, короткий роман.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Ты позвони

Ты позвони, когда долетишь,
В твоем запасе есть пара часов,
Твой ностальгический, серый Париж
Мой телефон закрыл на засов.

И мои двери потеряли ключи,
А может, просто, сменили замок,
И чуть горчит у моих ключиц
Твой поцелуй, как вишневый сок.

И снова мы на разных берегах,
Как той весной, когда растаял лед,
И я искала в телефонных проводах
Твои слова в диапазоне нижних нот.

Ты позвони, когда проводишь ее,
В твоем запасе есть несколько дней,
Мой, восходящий к закату, Нью-Йорк
Давно не ждет никаких новостей,

Ни от тебя – из парижских дворов,
Ни от твоей московской жены,
И даже бусы телефонных проводов
Звучат слабей, чем две последние струны.

И снова мы на разных берегах,
Как той весной, когда растаял лед,
И я искала в телефонных проводах
Твои слова в диапазоне нижних нот.

Ты позвони, когда вернешься назад,
В твоем запасе есть несколько лет.
Неважно, что сменился адресат,
Неважно то, что умер абонент.

Твой поцелуй, как телефона нить,
Моих ключиц коснулся, не любя.
Ты не успел, вернувшись, позвонить,
И эта новость не смогла убить тебя.

И снова мы на разных берегах,
Как той весной, когда растаял лед,
И не найду я в телефонных проводах
Твои слова в диапазоне нижних нот.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Что делает кот

(

из цикла "Для взрослых детей"

)

"Что делает кот?", — вы спросили.
Отвечу: "Знакомый Василий,
Который встает спозаранку,
С утра поедает овсянку,
Считая ее панацеей.
Так раньше учили в лицее
И маму, и папу, и деда.

Затем, в ожиданье обеда,
Кот делает много работы,
Без лени, без тени зевоты.
Он — мастер киношного жанра.
Он снимет вас элементарно
С кошачьего, тонкого, взгляда.
И даже из худшего зада
Он сделает то, что вам надо.

С утра и до ночи ишачит,
Реакция Васи кошачья
На несправедливое дело.
Он — быстрый и мозгом, и телом —
Мгновенно бросается в драку,
Чтобы проучить забияку.
Он даже грозится судиться,
"Куда ж это, братцы, годится,
Чтоб птицы — ночами незрячи —
Так жизнь отравляли кошачью?!"

Наутро он всё позабудет,
Кот даже добрее, чем люди.
Он счастлив, он выше проблемы,
Есть более важные темы.
К примеру, добыть где-то рыбку,
Тем вызвав у Кошки улыбку
И даже кошачее "мяу",
Что, в общем, ее ноу-хау.

На запад склоняется солнце,
Вода замерзает в колодце.
Кот дров принесет для камина,
Как сделал бы каждый мужчина,
Зажарит лосося-трофея,
От запаха тихо балдея,
Накроет на стол. Тут и Кошка
Тихонько — лапчонкой — в окошко.

И снежною тонкой полоской
Скользнет по паркетному воску,
Закружится в радостном "мяу",
Ведь это ее ноу-хау.
Потом, насладившись лососем,
Кот с Кошкой пройдутся меж сосен,
Вдыхая простуженный воздух.
Хруст веток под азбуку Морзе
И синь бесконечная, дальняя
Способствуют мыслить глобальнее.

Философы Васька и Мурка
Не очень-то любят придурков,
А вместе им мягко и сладко,
И жизнь, в общем, в полном порядке.
И после сосновой прогулки,
Стакана кефира и булки
Кот сядет играть в игры с мышкой,
С компьютерной, умной малышкой.

А Кошка посмотрит киношку,
Достанет губную гармошку,
Сыграет кошачую песню,
Чтоб было Коту интересней
Играться с компьютерной мышкой
И больше выигрывать фишки.

"Что делает кот?", — вы спросили.
Один мне известен — Василий.
Он делает всё, что он может,
Чтоб быть на других непохожим.

© Валерия Коренная

↑ Наверх

Когда коту нехорошо

(

из цикла "Для взрослых детей"

)

Когда Коту нехорошо,
Нехорошо и Кошке.
Он, помнится, ее нашел,
Сидящей на окошке.

Сидела Кошка там одна,
Без друга, без подружки.
И было выпито до дна
Всё содержанье кружки.

Она смотрела из окна
На пролетавших птичек,
И ей казалось: "Не одна".
Уж тут не до привычек.

И как-то, неприметным днем
Под окнами, в крапиве,
Кот, притворившись воробьем,
Купнувшись в теплом пиве,

Стоял, ни свет и ни заря,
Как часовой на вахте,
Как судно, сбросив якоря,
Не в бухте, не в барахте.

Стоял и лапами держал,
Три василька украдкой.
И вспыхнул пламенный пожар
В душе кошачьей, падкой.

Кот, приглашенный в Кошкин дом,
Пришел с пивком и воблой.
Протер усы и — прямиком
Уставился ей в оба.

Сидит и смотрит на нее.
Потом запел тихонько,
Потом немного поснует,
Подумает в сторонке.

И снова тихо подойдет,
Щипнет ребро у рыбки,
Обнимет Кошку, запоет,
Расплавится в улыбке.

И станет с Кошкою дружить,
Делить и суп, и рыбу,
И будет Кошкой дорожить,
И говорить "спасибо",

Ловить летящих на лету,
Лакать еду из плошки.
И если хорошо Коту,
То хорошо и Кошке.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Не бросайте любимых навечно

Не бросайте любимых навечно,
Пусть вас кружит мучительный вихрь,
Не теряйте их даже на вечер,
Вам ничто не заменит любви.

Не бросайте любимых на два дня,
На полдня или даже на миг.
Вы тем самым безбожно, нещадно
Предадите любимых своих.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Этот дом

Путь назад и далек, и ненужен,
Ты вернулся, уже не ко мне.
Отраженьем – в асфальтовой луже –
Силуэт в затемненном окне.
Ты не веришь в забывчивость лета,
Ты прощаешь мне зимние сны.
В этом доме есть только ответы.
Все вопросы давно решены.
Этот дом – мой свидетель опасный,
Эти стены – хранители тайн –
Мне шептали, но, видно, напрасно:
- Уходи, уезжай, улетай!
Путь назад заслонен паутиной,
Тусклой лампочкой под потолком.
Ты вернулся – случайным мужчиной.
Безымянный, ты мне не знаком.
Только дети не ведают страха
И сжигают мосты, как листы.
Каждый вечер иду, как на плаху,
В этот дом, где когда-то был ты.
Этот дом-мой свидетель опасный-
Сохранил запасные ключи.
Он шептал мне, но, видно, напрасно:
- Уезжай, улетай, замолчи!
Каждый вечер вхожу в эти двери,
И срывается ложь с языка.
Я случайным мужчинам не верю,
Как не верю в последний закат.
Только ночь эту тайну узнает, 
Но смолчит, схоронивши наш грех.
И случайный мужчина бывает
Иногда самым верным из всех.
Этот дом – мой свидетель опасный –
Подливая мне стынущий чай,
Тихо шепчет, но видно, напрасно:
- Помолчи, а потом...уезжай!

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Говори

Говори, что ты любишь, я слышать хочу,
Говори, как тебе дорога я.
Обнимай и целуй, прижимая к плечу,
Но не верь мне. Я очень плохая.

Я могу сделать вид, что в тебя влюблена,
А потом раствориться за дверью.
Видишь, в окна нам светит с улыбкой луна?
Ты ей веришь? Я тоже не верю.

Всё равно, говори, словно нет больше дней,
Словно нам остается немного.
Раз уж стала я так незаметно твоей,
Говори просто так, без предлога.

Все, кто были, не в счет, словно не было их,
Белый лист на двоих мы распишем.
Не вдыхала я раньше ладоней ничьих.
Притворись, что меня ты не слышишь.

Улетаю одна самолетом ночным,
Помашу тебе с неба рукою.
Там примята трава над теченьем речным.
Я себя и не помню такою.

Может, новой строкой появилась любовь,
Потому и не чувствую сердца?
Прижимаюсь щекой, словно новой судьбой.
Никуда от тебя мне не деться.

Провожаешь – дождись. Или – хочешь – со мной,
На плече твоем теплом усну я.
Над Нью-Йорком – дожди. Это пахнет весной,
Той, что нас на асфальте рисует.

Может, оба во сне? Тонкий лед, мы скользим.
И любовь проплывёт тихо мимо.
Тень свечи на стене. Это значит: не спим.
Все, кто были, не в счет, мой любимый. 

Хочешь, просто солги и скажи, что не знал
До меня ни любви, ни надежды. 
На пороге, в дверях, нас настигнет весна
И сорвет с тел тугие одежды.

Заплетемся телами, пока я с тобой, 
От рассвета – сквозь дни – до заката.
Мы уже своровали чужую любовь
И запутали координаты.

Всё равно, говори, я неправды хочу.
Пусть слова звучат тише и тише.
Говори, что влюблен, прижимая к плечу. 
Дай мне эту неправду услышать.

Я почти не дышу, я уже влюблена.
Дней так мало, но спешка некстати.
Видишь, как аккуратно нам светит луна,
Отражая себя в циферблате?

На губах остается малиновый вкус,
Лифт, в который раз, движется мимо.
На постели – драже из разорванных бус.
Говори, что ты любишь, любимый.
 
© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Неизвестно

Неизвестно, чем может закончиться лето:
Разбежимся или останемся рядом.
Позабыты со мной и грехи, и запреты,
Нам достаточно даже не слова, а взгляда,

Чтоб понять и самим, и прохожим, что влипли,
Так, что нас не разнять, не рассорить, не выбить.
От взахлёба любви нашей – тучи охрипли
И устали бросать свой воинственный вызов.

Не дышали, вдыхали друг друга до ночи...
А потом выключал ты меня, как трофейное.
Оказалось: нетрудно меня обесточить,
Просто кнопку нажать и уснуть по-семейному.

И, конечно, обнять нелюбимую дружески,
«Растолстела», - сказать и чуть хлопнуть отечески,
Долг исполнить лениво-ненужно супружеский
И, зевая, уснуть, чисто по-человечески.

Можно утром сварить на двоих черный кофе,
Как с партнером по кухне – позавтракать вместе.
И не надо терзаться, как будто в окопе,
Ощущая себя в неправильном месте.

А чуть позже –  спокоен и празднично весел.
Вновь тебя поутру с букетом увижу.
Даже, если еще напишу сотню песен,
Ни на шаг мы с тобою не станем ближе.

Растворится само по себе наваждение,
Как подходит к концу тепло межсезонное.
Будешь просто считать времяпрепровождением
То, что кажется мне любовью бездонною.

Впрочем, с августом песня еще не допета,
Мы ж всего пару месяцев плыли на озере.
И неважно, чем может закончиться лето,
Нам еще далеко до оранжевой осени.

Мы ее повстречаем и вместе, и рядышком,
Мы построим ей дом, окружим можжевельником.
Знаешь, осень, у нас одного цвета радужки, 
И цветы не увяли еще с понедельника.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Опять сентябрь

Опять сентябрь. Осень раздевается.
Но без тебя. Ты пропустил сезон.
В конце концов, мне осень тоже нравится,
Какой-то в ней особенный озон,

Который, вроде, даже повторяется
Из года в год, сверкая наготой.
Любовь сезоном нынче измеряется.
Вновь к осени – любви сосуд пустой.

На острове, где никого из прошлого,
Вдвоем, и только звёзд ночной анфас,
Казалась нам с тобой такою прочною
Та ниточка, что связывала нас.

Потом, любя, кружились в небе солнечном,
А приземлились в темные леса.
Здесь, на земле – ранением осколочным –
Разорванные в клочья паруса.

В них завернулись, но и рядом холодно.
Согреемся, наверное, и так.
Под боком нет ни батарей, ни города,
И ни один не помогает знак.

Молчу, не говорю, замок повесила
На губы, что искусаны тобой.
В конце концов, не всё ж должно быть весело,
Когда кулак заносят за спиной.

Я просто жду у берега причального
Не алых парусов, не верю в них.
Я лодку жду, когда она нечаянно
Возникнет из глубин морских.

Ты, как иглой, пронзил словами острыми,
И я к своей привыкла тишине.
Неважно мне, что ты с другой на острове.
Я знаю, что ты помнишь обо мне.
 
© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Вот и закончилась Римская осень

		
Вот и закончилась Римская осень, не начинаясь, не сбросив листву. Ветер колышет сухие колосья, напоминая немного Москву. Всё, что осталось – колечко на память, куплено мной на пути в Колизей. Я надеваю колечко на палец и пробегаю по мокрой росе. Ноги босые касаются солнца, в капельке каждой – с избытком его. Римская осень, конечно, проснется через сезон и заглянет в окно. Я же забуду три дня в центре Рима, ночь у фонтана, ступеньки к нему, сон с колесницей и оперной примой, и мостовую в сигарном дыму. Всё, что осталось – колечко и только, лучший подарок себе от себя, а остальное – прозрачно и тонко, только в ночи колесницы скрипят. Может, и ждет кто-то, может быть, поздно что-то менять. Истекают века. Я прилетаю. Об отдыхе – после. Видишь, как жилка стучит у виска? Встретишь - не спрашивай, как я умчалась. Исповедима душа, не пути. Я улетела и не попрощалась. Можешь  – люби, а не можешь - прости.	

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Она приходила ровно в шесть

Сегодня она снова придет,
Сядет за стойкой бара.
Нальет он ей виски, бросит лёд -
Ну чем же они не пара?
Он только теперь начинает жить
И составляет маршрут.
Всё, что он может  ей подарить – 
Алиби в тридцать минут.
Она приходила ровно в шесть,
Она не любила его.
Она от любви бежала, в чем есть,
Не  требуя ничего.
Не важно, не спрашивай, просто решись
И станет она твоей.
Тридцать минут – это целая жизнь,
Которую даришь ей.
Она засмеется, плечом поведет,
Голосом станет тише.
Надписью красной мигает «вход».
Стрелки часов не дышат.
Он снова встречает с нею весну,
Он любит и счастлив, вроде.
Он даже готов объявить войну
Любому,  кто с ней уходит.
Она приходила ровно в шесть,
Она не любила его.
Она от любви бежала, в чем есть,
Не  требуя ничего.
Не важно, не спрашивай, просто решись
И станет она твоей.
Тридцать минут – это целая жизнь,
Которую даришь ей.
Что бы ты сделал ради любви,
Если б она просила?
Стрелки часов соедини
И погаси светило.
То ли смеется она, то ли плачет,
Согреешь и приголубишь.
Разве же может быть иначе,
Если ты очень любишь?

Она приходила ровно в шесть,
Она не любила его.
Она от любви убежала, в чем есть,
Не  требуя ничего.
Не важно, не спрашивай, просто решись
И станет она твоей.
Тридцать минут – это целая жизнь,
Которую даришь ей.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Откуда мы взялись - не знаю

Откуда мы взялись - не знаю,
Зато теперь не пропадем.
Быть может, выбились из стаи,
А может, выпали дождем?

И просто сблизились до капли,
До слова, вдоха в унисон.
А может, ставят так на карту,
Когда закончился сезон?

А вдруг мы выпали грозою,
Под утро в спящей тишине?
По тем лугам с цветной росою
Ты очень долго шел ко мне. 

Потом открылись настежь двери,
А там есть счастье без границ...
Я становлюсь немного зверем
На впадинах твоих ключиц.

Мы из одних и тех же улиц,
Из тех же стран и городов,
Зато теперь не разминулись,
Не перепутали следов.

Они всегда выводят к дому,
К тому, который впереди.
Там сердце бьется по-другому
И где-то глубже, чем в груди.
 
Давай забудем про причину,
Наш новый год и новый век.
Мой неожиданный мужчина,
Мой долгожданный человек.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Пока не закончится снег

Мы будем в сугробах, пока не закончится снег. 
Машину засыпало пеплом по самую крышу.  
Мы где-то с тобою застряли в метели и сне,
Но чей это сон, в котором тебя я не слышу?
Продрогших, промокших, спасет нас один человек,
Подбросит до теплого места в нагретой машине, 
Шоссе, словно выплюнул кто-то, чуть с горечью, снег.
А  снизу – каток, и гарцуют колесные шины. 

А наше авто зарыто на подступах к лету,
Его замело, откопать не пытаемся даже.
Мы где-то во сне. В проводах – гудки без ответа.
И глупо мигает за окнами знак распродажи.

Кого этот знак привлечет замурованной ночью,
Пока не вернется пропавшее солнце из плена?
Мы снимся другу другу. Во сне мы похожи не очень. 
Согрелись – неплохо. И жизнь запустили по венам.

Пока мы в сугробах, не хватятся пары пропавших.
Бензином не пахнет и, кофе не стынет горячий. 
Мы где-то во сне. Я молчу. Ты – немного уставший,
Как зверь на арене, надеешься вырвать удачу. 

Не снится. А как доказательство – снега сугробы,
Заблудший в зиме почтальон, разносящий газеты.
Не кто-то один, попивающий кофе. А оба.
Пока не закончится снег, не будет рассвета.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Профессор

Он был профессор математики,
Она - задумчивой актрисою.
Он в письмах игреками с иксами
Признался ей в любви навек.
Она от скромности хихикала, 
Когда он звал ее Ларисою,
А так же Настенькой и Любонькой.
Профессор - странный человек.
	
А ей от самого рождения
Досталось имя слишком звучное,
Которое не перепутаешь
Ты ни с каким другим вовек.
Актрису звали Генриеттою,
Но для профессорского случая
Она готова быть Ларисою,
Что делать? Странный человек.
	
Профессор вывел уравнение,
Там интеграл - в ее обличии,
И ноги - тангенсы-котангенсы.
Но женщин не понять вовек.
Вдруг Генриетта Сигизмундовна
Сказала, что не безразлично ей,
Каким её назвали именем,
Актриса - тоже человек.
	
И вот, однажды ночью зимнею,
Когда метель играла ставнями,
И в небе звезды куролесили,
Мигая точками-тире,
Раздался в двери стук решительный,
Стучатся так подруги давние,
Когда им соль нужна, да с перчиком,
Чтоб из картошечки - пюре.
	
И Генриетта Сигизмундовна
Открыла дверь в метели зимние.
Пред ней стоял с руками-игреком
Математический талант,
На голове - снежинки-иксами.
Назвал он Генриетту - Зиною,
А сам горел температурою
Советский, в прошлом, аспирант.
Сгораю, говорит, от ревности
И страстью движимый, признаюсь я,
Что не был с женщинами ранее
Я никогда. Я - твой навек.

Он сжал в тиски любовь давнишнюю,
А Генриетта Сигизмундовна
По голове его ударила,
Хоть неплохой он человек...
Лежал ничком во мраке комнаты,
Сраженный Генриетты скалкою,
Холодный гуру математики
И завсегдатай библятек.
Зовите женщину по имени,
Не надо Генриетту - Галкою,
Пускай она была актрисою,
Она ведь - тоже человек.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Снег включили

		
Снег включили. Небо белым
Стало за одну минуту.
И кому какое дело,
Что заносит все маршруты?

Поезда стоят на рельсах,
Словно белою змеёю.
Снег включили. Не надейся,
Что мы встретимся с тобою.

Самолет. Забудь причуды.
Взлетной полосе не спится.
Снег включили, словно чудо –
Белым полотном из ситца.

Две дороги. Перекресток. 
Заблудились пешеходы.
Снег включили. И непросто
Выключить теперь погоду.

Словно извиняясь, небо,
Облаком над фонарями
Нависает, будто ребус.
Снег включили между нами.

По стеклу наотмашь хлещет
Снегопада настроенье.
Значит, сон был, точно, вещим,
До рассвета за мгновенье.

Чайки, обезумев, пляшут
На снегу, как балерины,
Снег включили. Он украшен
Красным бисером рябины.

Без дорог и без границы,
Горизонта нет и солнца.
Ледяной воды напиться
Из замерзшего колодца.

И тогда над белой болью
Даже небо станет шире.
Мы не встретимся с тобою.
Этой ночью снег включили.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Две ночи провела с дождем

	
Две ночи провела с дождем.
Он то молчал, то горько плакал.
Он подавал мне знак за знаком -
Идти проверенным путем:

Слова любви не говорить,
Иначе будто что-то должен,
Жить только разумом, не кожей,
Держать, что нажито и быть

Таким, как все. Любовь убив,
Пойти искать любовь другую
И тетиву держать тугую,
На случай той, большой любви.

А вдруг пред ней не устоять?
А вдруг она сильней, чем разум?
Убрать ее единым разом.
На память – шелковую прядь

Оставить вместе со стихом,
Написанным в начале века
Такому ж точно человеку,
С которым не был ты знаком.

Он мог войти в прозрачный дом
И не бояться, что заметят.
Он был, скорее, штиль, чем ветер
И чаще льдом был, чем огнем.

Сейчас в прозрачном доме – ночь.
В него зайти, наверно, страшно.
Его б закрасить карандашным
Штрихом иль в крошку растолочь.

Вот так, в мой дом не заходя,
Ты и любовь, и жизнь просрочил.
А я несбывшихся две ночи
В объятьях провела дождя.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

Ключи

	
Сиди и слушай. И молчи. Не объясняй причин ухода. 
Когда ты положил ключи на полку, правую от входа, 
ушел, закутанный шарфом, немного сгорбившись, устало, 
как будто шел на эшафот, я Пастернака вслух читала. 

И как-то чтеньем увлеклась, что не заметила ухода. 
Слова сплетались в смысла вязь, вплоть до нежданного восхода. 
Тут с полки грохнулись ключи, звеняще, больно, лезвий звоном.
И, полоснув по ним, лучи наметили конец сезона. 

Ты был сезонным, как зима с ее капризным снегопадом. 
Я от любви сошла с ума. Так, сумасшедшей, мне и надо. 
Любила вплоть до февраля, пока не замело до крыши. 
Весною начала с нуля, став незаметнее и тише. 

И только я вошла во вкус любви на мартовской странице, 
надела нитку белых бус и начала другому сниться, 
тому, с которым ночь мала, с которым утром хорошею, 
ты - выстрелом из-за угла - с шарфом, повязанным на шее, 
возник в дверях... 

Была весна, резвилось бешеное солнце, 
и отражением сосна плескалась в глубине колодца, 
и голубиное крыло, что перекрыло вдруг полмира. 
В тот день дождило, не мело, тире и точками пунктира. 

Промок до нитки. Без зонта. В плаще с надорванной полою. 
В глазах испуг и пустота, и ни восторга, ни покоя. 
«А вот и я», - промолвил ты, как будто приурочив к дате. 
Из-за спины достал цветы. (Как это глупо и некстати). 

Я не ждала. Давно с другим. И, в общем, счастлива, наверно. 
Нет, мы, конечно, не враги. И всё, что здесь, закономерно. 
Не я же выгнала тогда тебя в февраль, в снега и ветер. 
Ты понял, что прошли года, а не часы, не день, не вечер?
 
Впустила в дом. Взяла букет. Оригинально: просто розы. 
Сказала коротко: «Привет». 
(Какая жизненная проза). 
Зашел. Снял плащ. В прихожей свет. Взглянул на полку, что у входа. 
Пуста.  Ключей на полке нет, как, впрочем, и путей отхода. 

Потом сидели, пили чай, слова сменяли междометья. 
В замке – железный звон ключа раздался сквозь десятилетья. 
Вошел не ты (ты – за столом), а тот, с которым ночи мало, 
который стал вторым крылом. Не спорь, молчи, я с ним летала. 

Немая сцена, как в кино: она, их двое, чашки с чаем, 
в бокалах красное вино, но мы вино не замечаем. 
Не знаю, сколько лет прошло, и сколько мы втроем молчали. 
«Темно» сменилось на «светло», по лицам полоснув лучами. 

Тот, с кем летала я в ночи, не объяснил причин ухода. 
Он вышел, положив ключи на полку, правую от входа.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх

А теперь попробуй всё сначала

А теперь попробуй всё сначала:
Полюби меня, как я любила,
Только не устань, как я устала,
Если хватит верности и силы.

Полюби, всё позабыв и бросив,
Притворись, что всё на свете можешь,
Увези меня в шальную осень,
В ту, где нас никто не потревожит.

Брось к моим ногам леса и реки,
Собери все звезды с небосклона
И скажи им всем, что мы – навеки
Будем вместе, вопреки законам.

Позвони мне снова с той вершины,
Растопи снега своим дыханьем,
Стань моим единственным мужчиной
И не говори мне о прощаньи.

Если хватит мудрости и духа
И решишь: мы будем снова вместе,
Пожелай нам ни пера, ни пуха…
Я оставлю ключ на том же месте.

…Если только кто-нибудь еще
Не откроет дверь твоим ключом.

© Валерия Коренная 

↑ Наверх